Странник

Читатель может себе представить влево от дороги темно-голубую ленту Дуная, лежащую на одичалой природе; вправо покатость гор; позади себя путь, который мы уже совершили; перед собою гласис[484] кр. Гирсова, мост чрез ров и каменные ворота в средине куртины[485]; над собою вечернее небо со всеми признаками осенней, дурной погоды.

Таким образом, проходя церемониальным маршем вместе со всею Вселенною пред Временем, мы пронеслись чрез мост и ворота и катились по гирсовской улице под гору, к комендантскому дому. Коменданта дома нет; плац-адъютанта дома нет.

Вечер держался уже на ниточке.

Какой-то солдатик взялся отводить нам приличную квартиру.

Долго водил он нас между рассеянными по крепости деревянными, полуразрушенными домами, занятыми под гошпитали и магазины; наконец, как бы случайно, нашел пустой дом.

«Господин служивый, здесь ни окошек, ни дверей! очаг и труба сломаны!»

Идем далее.

«Вот еще дом, годный под квартиру, В. в-е![486]»

Я отворяю двери, вхожу... темно... Наступив на что-то мягкое, я невольно остановился... гляжу под ноги... «Любезный друг, здесь есть уже постояльцы!.. если не живые, так мертвые!.. смотри, сколько их разметалось по полу!»

«Виноват, В. в-е! — отвечал простодушный солдатик, — здесь, верно, гошпитальный амбар для склада покойников.»

Опять пошли ходить и ездить.

Еще квартиру показал нам вожатый наш. Тепла, хороша; но в ней только что упокоился один офицер, бывший в горячке.

— Невыгодна квартира! показывай другую.

«Больше нет, В. в-е!» — отвечал наш квартиргер[487].

Положение наше было не очень приятно: ночью, под дождем, посреди грязных улиц Гирсова. Однако же оно скоро улучшилось. Узнав, что плац-адъютант уехал на несколько времени из крепости, мы расположились в его квартире, теплой, снабженной всеми потребностями, необходимыми для военного спокойствия.

День XLIII

Сей день должен был начинаться главами CCCVII и CCCVIII; но так как они не явились в назначенное время к своему месту, то и были арестованы мною на двадцать четыре часа.

(Примечание)

CCCI

Хотя бы нить памяти вашей и была короче расстояния между хвостом и головой Большой Медведицы, но, верно, вы не отказались бы нанизать на нее и прекрасное правило жизни:

Будь тем, что есть;Ходи без маски;Люби не лесть,А только ласки.

Людей люби;Не крась природу;Не много спи,Пей больше воду.Божбе не верь;Все весь и мерь;Не нянчи телоИ делай дело.

CCCII

Таким образом, в молодости, нанизав на память все прекрасное, все полезное, все высокое, под старость от нечего делать можно перебирать эти четки.

Как сладко воспоминание, как хороша и старость, когда она есть тихая задумчивость о прошедшем!

Жизнь наша требует того, чтоб каждому делу предшествовала мысль и новая мысль последовала за делом.

Помните ли вы... вы, которую я не знаю, как назвать... вы, которая так похожа на все, с чем поэты сравнили красоту и добродетель, помните ли вы чувства той минуты, в которую сердце вам сказало: «Ты сделала добро!», а все окружающее подумало: «Как она совершенна!».

CCCIII

Если бы мысль моя была так глубока, как океан в том месте, где измерял его Форстер, и так высока, как слой воздуха, до которого долетал Гай-Люсак[488], то подобная красноречивая мысль не нашла бы по себе языка, и ее пришлось бы выразить красноречивым молчанием; потому что красноречивое молчание могущественнее, выразительнее красноречия словесного. Это подтвердят вам все мои читательницы. Их тонкому, чувствительному слуху более понятна пауза между двумя очаровательными аккордами, этот сокровенный звук, слышимый только одною непорочною, чистою душою.

CCCIV

Не сердитесь же, что в этой главе не слышен вам скрып моего пера. Это пауза.

Здесь мысль моя выражена молчанием.

CCCV

После трехдневного жития в крепости Гирсове, по причине невозможности переправиться чрез бурный Дунай, наконец на четвертый день поутру солнце стало проглядывать сквозь остальные облака, и я двинулся с места.

Не буду описывать, как прибыл я в г. Галац, где первоначально предполагалось зимованье Главной квартиры действующей армии.

Галац из повести одной,Мне кажется, уж вам известен[489];Вы помните: ее герой,Хотя был молод, добр и честен,Но, убоясь гнилой тюрьмы,Сибирской жизни и зимы,Бежал. В невольники попался,Гречанку спас и от чумыВ ее объятиях скончался.