Странник по прозвищу Скиф

У двух амазонок из их отряда кожа была смугловатой, а волосы — темно-каштановыми; у третьей, Таммы, на плечи струился водопад золотых кудрей, глаза же сияли чистым изумрудом. Она и в самом деле была очень хороша, но Сийя ап'Хенан, с черными очами и пепельными локонами, казалась Скифу прекрасней всех. Единственная и неповторимая — и на Земле, и в других мирах!

Сийя кивнула — дрогнул высокий султан из конского волоса.

— Да, мы разные. В горах, в степи и лесах, что лежат на востоке, много всяких племен, и отовсюду мы берем мужчин, как заповедали Безмолвные Боги. Они совсем дикие, ибо не знают священных песен и не умеют защищаться от ару-интанов… Но я слышала, что за морем, в Джарайме, Артале, Хоте и других странах, иные обычаи. Там мужчины правят, а женщины повинуются, да?

Скиф утвердительно хмыкнул, не решаясь спросить, как амазонки «берут» мужчин. Для чего, это было понятно, но вот какая судьба ожидала трутней, исполнивших свой долг? Не становились ли они товаром, предназначенным для шинкасов? Или их просто убивали? Или приносили в жертву Безмолвным, Небесному Вихрю и прочим божествам местного пантеона?

— Ваши женщины слишком терпеливы и покорны, — заметила Сийя. — Наверное, тебе такие и нравятся, Скиф?

— Нет. Покорные женщины рожают покорных сыновей.

— Верное слово! Пусть не станет оно прахом! — Алые губы девушки дрогнули в улыбке. — Ну, а ты, Скиф? Разве ты не из них? Ведь твоя мать тоже…

— Я же сказал, что она была невольницей, рабыней! Ее принудили к покорности!

Он представил лицо матери, согнувшейся над ученическими тетрадками, и мысленно попросил у нее прощения. Пожалуй, зря: она и в самом деле была рабыней, только властвовали над ней не мужчины, а время, долг и обстоятельства.

Сийя удивленно подняла темные брови.

— Твоя мать — рабыня? Рабыня? Но что это значит? Теперь пришел черед удивляться Скифу. Припомнив слово, которым здесь вроде бы обозначали людей подневольных, он пояснил:

— Сену.

Девушка вздрогнула и уставилась на него в полном недоумении. Скиф догадался, что сказал что-то не то.

— Сену? Распадись и соединись! Из каких же краев ты прибыл, светловолосый? При чем тут сену? Демоны отняли у них души и разум; они спят, едят и работают — конечно, если за ними присматривать. И всем известно, что у сену не может быть потомства!

— Но почему? Разве они не люди?

— Конечно, нет! Они выглядят, как люди, но… Резкий удар меча о щит прервал ее. Потом взревел Белый Родич — яростно, угрожающе; шерсть его встала дыбом, огромные челюсти с клыками-кинжалами глухо лязгнули. И тут же зазвенели стремена, заржали лошади, заскрипели седла; одна из амазонок вскрикнула:

— Шинкасы!

Из высокой травы, зеленевшей справа, словно заросли молодого бамбука, вырвался отряд всадников. Их было человек двадцать — плечистых полуголых воинов с топорами на длинных рукоятях, арканами и сетями; под высокими меховыми шапками скалились чудовищные звериные морды, и Скиф не сразу понял, что видит маски из раскрашенной кожи.

За спиной у него лязгнул металл, потом взметнулся высокий звонкий голос Таммы: она пела. Остальные девушки подхватили заклинание.

У меня нет сердца —лед горных вершин в груди.У меня нет глаз —проблеск молнии мои глаза.У меня нет жизни —память потомков моя жизнь.У меня нет смерти —

Вихрь Небесный унес мою смерть.О, Безмолвные, одарите меня мужеством!

Всадники припустили в галоп, потом, не доезжая метров пятидесяти, резко осадили коней и сбились в кучу — казалось, они колеблются.

— Считают и пересчитывают, — сказала Сийя. Лицо ее оставалось спокойным, лишь брови грозно сошлись на переносице. — Как разглядят, что нас всего четверо да один зверь, нападут. Уже и сети приготовили, распадись и соединись!

Позади в три голоса гремела песня:У меня нет плоти —сделалась камнем моя плоть.

У меня нет рук —клинком меча стали мои руки.У меня нет пальцев —обратились они в когти зверя.У меня нет губ —проклятье врагу мои губы.О, Безмолвные, одарите меня ненавистью!

Скиф обернулся. Зуу'Арборн со своими людьми пребывал в замешательстве, и было ясно, что в конном бою толку от безоружных мореходов никакого. Но Джамаль… Глаза его сверкали, как угли, рот хищно ощерился; он уже выхватил меч и крутил им над головой с видом лихого рубаки-самурая. Похоже, он готовился защищать свою Тамму до последней капли крови — если только она нуждалась в защите.