Странники войны

Скорцени усиленно демонстрировал удивление, но это ему плохо удавалось. Что бы он ни пытался изобразить на своем «лукавом личике», как однажды – любя и похлопывая его по плечу – позволил себе изъясниться Борман, все равно оно не способно было выражать ничего, кроме в общем-то несвойственной самому Отто и необъяснимой для окружающих свирепости.

«Кстати, почему в замке нет Бормана? – только сейчас обратил Скорцени внимание на эту дикую странность. – Ведь этого высокого собрания попросту не должно было происходить в отсутствие партай-фюрера. Так что бы это могло значить?»

– Ничего удивительного, – молвил он вслух. – Все вполне в рыцарском духе: время для турниров и время для застолий.

– Но еще до того, как мы окажемся за столом, мне нужно было бы сказать вам несколько слов.

– Позвольте оставить вас, господин рейхсфюрер, – тотчас же отреагировал фон Риттер.

– Не лишайте себя удовольствия, пиршествуйте, – остановил его Гиммлер. – Это мы со Скорцени, закоренелые трезвенники, вынуждены будем оставить вас.

34

Очевидно, Мария успела шепнуть Катеринке, что на самом деле они еще не женаты, потому что хотя хозяйка и постелила им в одной комнате, но девушку уложила на койке, а Николая – на полу. Правда, поначалу Крамарчука это не смутило: главное, что они рядом. И впереди целая ночь, у которой свои нравы и свои права.

В протопленной хате было непривычно тепло и покойно. Даже содрогающий землю гул тяжелых ночных бомбардировщиков, прошедших как раз над их крышей, показался таким же мирным и привычным, как раскаты далекого грома. Сержант даже не стал прислушиваться, будут ли они бомбить что-либо неподалеку.

Большую часть ночи они не спали. Мария, возможно, из-за того, что опасалась его агрессивности, а Николаю не давала покоя близость девушки. Потом, когда под утро Мария все же уснула и, сонная, отбросила одеяло, обнажив округлые плечи, слегка прикрытые распущенными волосами, Крамарчук не сдержался, подкрался к ее постели… Потоптался, погладил волосы… Но так и не решившись лечь рядом, огромным усилием воли заставил себя вернуться на свое место у печки.

«Как пес, – с тоской подумал он, глядя на вырисовывающиеся при лунном сиянии очертания тела Кристич. – Накормили, уложили у печки – и лежи, гоняй блох. Нужно было уговорить ее заночевать в том доме, который сегодня присмотрели… Дурак. Она бы туда не пошла. И вообще, сколько бы ты ни пытался остаться с ней наедине, рядом всегда будет третий – лейтенант Беркут».

Забывшись крепким предутренним сном, Крамарчук не слышал, как Мария оделась и вышла из дома. Но проснулся от ее крика: «Сержант, немцы!», от того единственного возгласа, который только и способен был моментально поднять его и заставить, ничего не уточняя, за несколько секунд влезть в сапоги, одеть гимнастерку и схватиться за шинель.

– Где немцы? Какие еще немцы?! – раздался сонный голос Гридича из-за прикрытой двери, ведущей в соседнюю комнату.

– На дороге. За холмами, у рощицы, – запыхавшись, ответила Мария, прислонясь к косяку двери. – Возятся с машиной. Их там всего трое. Наверное, там, на дороге, и ночевали.

– Ну и что, что их трое, возятся с машиной? – нервно переспрашивал Гридич. – Из-за этого нужно полсела поднимать на ноги?

– И то правда… – растерянно пробормотал Крамарчук, застегивая немецкую портупею с двумя кобурами.

– На дороге у села – враги. И пока они там, поднимать нужно не полсела, а всю страну.

– Да ты что, сдурела, что ли?! – послышался визгливый испуганный голос Катеринки. – Это же немцы! Тут партизан боишься, потому что нагрянут, обдерут, как липку, и только их видели. А немцы – так их власть!

Крамарчук сонно протер глаза, сплюнул и прилег на кровать Марии. Глаза слипались. Его подняли напрасно. Раннее утро. Только-только рассвело. Никакая сила не заставит его уйти отсюда, пока он не поспит еще хотя бы часик.

– Ты что, не слышишь, сержант?! – снова повысила голос Мария, не обращая внимания на Гридичей. – Я сказала: на дороге немцы. Их всего трое. А вас тут двое мужиков. Вы можете перестрелять их, а машину захватить или сжечь.

– Нет, вы только подумайте, что она говорит! Ты, кобылица неосемененная! – Катеринка оттолкнула мужа и предстала на пороге в коротенькой измятой ночной сорочке. – Чего тебе неймется, дура? На что мужиков подбиваешь? Ну хорошо, убьют. А потом куда – на виселицу? Или, может, в леса прикажешь?

– Можешь держать своего вояку возле юбки, – на удивление спокойно ответила Мария. И Крамарчук сразу уловил: это спокойствие Беркута. Его манера обретать хладнокровие именно тогда, когда все вокруг начинают кипятиться и паниковать. – Но только своего. А мой – сержант. «Живым приказано сражаться» – таким, кажется, был последний наказ коменданта? А, Крамарчук? Или тоже хочешь пригреться у молодки под боком? – Она все еще говорила совершенно спокойно. Ледяным тоном, очень напоминавшим Крамарчуку голос их лейтенанта.