Может, вновь они на нас надвигаются… возвращаются… потому и летают чайки и альбатрос…
Но корабль останний, как Белый Альбатрос Альбинос океанский, опять плывет, то восставая, то пропадая в туманах… в туманах…
…О, Творец!.. О, Хозяин всех сгинувших кораблей и океанов!
Иль раньше Корабль плыл на водах, а теперь грядет на туманах…
Не знаю… не знаю… не знаю…
Но блаженно глазам моим от Корабля проплывающего…
И светло душе моей — этим утром ранним … хоть и туманным…
…Какой-то старец белолунный с Корабля мне машет — то ли руками… то ли лебедиными крылами…
Издали не видно… Да и глаза у меня старые…
То ли зовет…
То ли прощается…
Не видно в тумане… но сладко…
Айххххйя…
Да ведь это…
Это Ковчег…
Это Ной…
Господь!..
Иль пора в Дальний Путь собираться…
Возвращаться…
В сад Еввы и Аддама…
И горы уже бьют родниками…
И готовятся
Вновь стать Дном Океана…
А я — не готовый…
Старость
Дервиш сказал:
— Старость — это когда всякий вечер — становится Тайной Вечерей…
А ночь — Гефсиманским Садом…
А утро — Голгофой…
Не хочется брести на Крест Жизни…
Но помолишься — и бредёшь…
Хотя под ногами: VIADOLOROSA
Живая древность
«Тысячелетняя мраморно-лунная чинара…»
Самые дивные песни
Телефон
Гордыня…
Дервиш сказал:
— В молодости я был горд и самовлюблен, как все недозрелые поэты…
Я принес свои первые стихи издателю и воскликнул: Моей рукой водил Сам Аллах!..
Через несколько дней издатель позвал меня. Он по-отечески улыбался:
— Я напечатаю твои стихотворенья!
Как же можно отказать Самому Аллаху?!..
Издатель был стар, мудр…
Прошло полвека…
Я стал знаменитым поэтом, но досель мне стыдно за те мои слова…
Я искал могилу того издателя, чтоб повиниться перед ним, но не нашел.
Ибо нынче пришли Времена Потерянных людей и Утраченных могил…
И дурных слов, и деяний…
Времена слепой гордыни…
Обида вечная…
Дервиш сказал:
— Бабочка майская павлинья веселокрылая вдруг села на мою ладонь… Долго сидела… только шевелила усиками… не шелохнулась…
Но долго… зорко… бездонно глядела на меня…
Так глядит на нас ночью Вселенная…
Потом вспорхнула и улетела…
И я вдруг, вослед ей, понял, затосковал: она с любовью глядела на меня, как давно никто не глядел, а я не обратил вниманья… не ответил… не отозвался… не прошептал… не пошевелил губами, как она усиками… оскудел любовью…
Вот она и улетела… замахала прощально крылами…
Обиженная…
Хотя мне восемьдесят лет…
А она — однодневка…
Четыре Великих Пирамиды