Странствия с моим гуру

Наш фиат ехал по горной дороге среди лесов грецкого ореха. По толстым веткам шмыгали белки. Шкурка в черную полоску, серый хвост вздыблен плоским султаном. День, как это иногда бывает осенью и у нас, был прохладным и прозрачно голубым. На горизонте — Гималаи. Покрытые вечным снегом вершины внезапно загорались огнями.

— Этот Кашмир неплох, — говорил Рысек, со вкусом посасывая сигаретку. — Как подумаю, что через несколько дней мы опять спустимся в печку, вернемся в Дели, мне хочется горько плакать. Только теперь я понимаю, какой чудесный климат у нас, в Польше.

— Ну, ну, прекрати элегические рыдания и дыши про запас! Пользуйся, брат, воздухом, он прямо от йети.

— Когда поедем в Гульмарк, наверно, выберемся в горы. Махнем на ледник!

— Если Тибет называют «крышей мира», то Кашмир его чердак. Обожаю копаться в рухляди на чердаке. Совать нос не в свои дела. И все ради бескорыстного самоудовлетворения, ради простой возможности сказать себе, что сам это видел, прикоснулся, попробовал.

— Знать вовсе не значит понимать, — задумчиво сказал Рысек, подставляя худое лицо ласковым лучам. — У меня здесь даже солнце перестало вызывать отвращение…

Дорога вела по берегу облицованного канала, где мчался поток воды к турбинам электростанции. Ее энергия обеспечивала весь Сринагар.

Нас сопровождал приветливый инженер, он предложил нам сфотографировать станцию. Все это было построено после присоединения Кашмира — вклад Индии в свои отсталые окраины. Здесь было даже чем гордиться.

Но рядом с двадцатым веком тут же, на каменистом отроге горы, хижина, если можно так назвать глыбу без окон. Стены из камня, обмазанного глиной, крыша из старой соломы вся заросла травой, через двери валит дым от очага. Женщина в тряпках свекольного цвета, примостившись за порогом, ищет в голове ребенка.

Со склонов гор, заросших кедрами, до нас доносится ритмичный напев. Мы останавливаем машину. Через поток переброшено два гибких шеста, между ними полуметровая щель, а внизу бурлит зеленая ледяная вода. Когда становишься на один шест, другой пружинит, высоко подбрасывая приподнятую ногу. Уже сбежалась кучка детей. Они дружелюбно глазеют на нас в ожидании представления. Через «мост» перегоняют коз с длинной коричневой шерстью. Пастух берет под мышку козленка, поворачивается ко мне, жестом приглашая последовать его примеру. На ногах у него керпцы[21], икры обвязаны тряпкой и туго перевиты шнурком. Он шагает легко, как бы танцуя. Я пытаюсь последовать его примеру и сразу же останавливаюсь, потому что прутья невероятно качаются, а поток внизу бурлит и манит к себе.

Я передал аппарат одному малышу. Это единственная вещь, которой я не хотел бы рисковать в случае купания. Мальчик вовсю дымит толстой самокруткой из кукурузного листа.

Пение приближалось, нам уже видно было толпу. Дирижировал старик в войлочной шапке, остальные мужчины, ухватив веревки, тянули через осыпи и кусты длинную колоду, буксируя ее к шоссе. Открытые широкие груди, загоревшие до бронзы, сквозь дыры изодранных рукавов видны лоснящиеся от пота мускулы. Это ведь кашмирские горцы. Все один к одному, у колен болтаются ножи в кованых ножнах. Я уверен, что, несмотря на запрет, там, в лесу, у них спрятаны ружья, которые заряжаются через дуло оловянной пулей. Такая пуля оставляет дыру величиной с ладонь.

— Колоду заберет трактор. Зиму можно прожить, работая на лесопилке. А весной поедем на пастбища к границе, в Кулу. Сейчас месяц убывает, дерево не набирает сока — самое время для рубки леса.

«Luna decrescit…»[22] — припомнилось мне. На фоне прозрачного неба струится ароматный дым, я вижу пророческое лицо старого кочевника. Угощаю рабочих папиросами.

Я ищу своего шофера. Кришен нужен мне как переводчик. Что это с ним, черт возьми, делается? Он сидит, открыв дверцы машины, обхватив голову ладонями, и сплевывает прямо между расставленными ногами.

— Я не мог подойти, саб, земля убегает…

На прощание маленький мальчик с дружеским жестом всыпал мне через окно горсть орехов. Он отрицательно покачал головой, когда я попытался дать ему несколько монет.

Дорога бежала по долине. На наши лица легли прохладные тени. Стали появляться хижины с крутыми крышами. Издалека светятся красные призмы сушеного перца, желтеют связанные пучками початки кукурузы.

Навстречу нам катит огромный грузовик, везущий длинные бревна, стянутые цепью.

— Keep left[23], — вдруг вскрикнул Ричард, хватаясь за руль, и свернул машину к обочине дороги. Кришен смотрит удивленными и немного осоловелыми глазами.

— Ведь я свободно проеду между этими двумя машинами, — показал он, растопырив пальцы вилкой.

— Он, должно быть, болен, — положил я ладонь на лоб Кришена.

— Кришен, что с тобой?

— Ничего, саб, я могу вести дальше.

— Разве ты не видел, что то была одна машина?

— Саб шутит. Когда съезжаешь с горы, всегда кажется, что одна, а потом оказывается, что их две.

— Пересядь назад, — приказал Ричард, отбирая у него руль.

Кришен, обидевшись, неуверенными шагами лунатика вышел из машины и вслепую водил ладонью по дверце, отыскивая ручку.

— Что с ним случилось?