Страшные истории Сандайла

– Ладно тебе, Роб, – с улыбкой говорит Мия, – Джек сейчас настоятельно необходимо на чем-то сосредоточиться.

Меня охватывает мучительное чувство потери того, о наличии чего я и не подозревала. Но откуда мне было знать, что я любимица, пока это не перестало быть так?

– А где Павел? – вдруг спрашивает Джек.

– У него сегодня вечером кое-какие дела, – беззаботно отвечает Фэлкон.

В то же время в нем чувствуется какое-то напряжение. Я в изумлении понимаю, что его слова ложь. Он попросту не знает, где сейчас Павел.

Выглянув из-под одеяла, я вижу, что Джек лежит в постели, уставившись в потолок. В розовом свете она выглядит совершенно неподвижно, как на фотографии. Интересно, неужели призраки собак и сейчас проходят через стены, носятся сквозь наши лежащие ничком тела и подрагивающими темными носами обнюхивают наши руки и ноги? От этой мысли я вся съеживаюсь и буквально цепенею, ведь каждому ребенку хорошо известно, что так тебя не заметит монстр.

Чуть погодя, видимо, решив, что я уснула, Джек берет свою куклу Роб, подносит ее к светильнику, озаряющему комнату тусклым розовым светом, и устраивает с ее помощью театр теней.

– Джек плохо ведет себя в стае, – едва слышно произносит она, но это совсем не похоже на ее обычный шепот.

Такое ощущение, что каждый звук из нее тащат клещами.

– Мии надо забрать ее обратно и прикончить из дадашки. Какая печаль.

У нее медленно смыкаются веки. Она широко раскинула ноги, и одна из них теперь свисает с кровати, торча наружу ступней. В носке виднеется дырка, и от вида розовой, такой уязвимой плоти у меня сжимается сердце. На миг меня охватывает желание выхватить из ящичка комода пару новых и надеть ей. Но потом мои пальцы касаются шеи в том месте, где по-прежнему можно нащупать едва заметные следы ее ногтей. У нее в руках красный блокнот, в который она что-то пишет по ночам, когда считает, что я ничего не вижу. Надо полагать, поручение Фэлкона в духе хиппи. Типа выпустить наружу накопившиеся внутри эмоции.

У нее закрываются глаза, дыхание становится глубоким и ровным. Пора.

До этого я ни разу не выходила одна ночью из дома. Заросли кактусов вокруг лабораторий напоминают людей, воздевших к небу руки. Я осторожно продвигаюсь среди них, вытянув руки, чтобы не наткнуться на колючку. Потом подхожу к бронированной двери собачьего исследовательского корпуса и вбиваю код. Мия при мне делала это не одну сотню раз. 112263.

Койот еще не пришел в себя. Маленькие ножницы Мии продолжают делать в его организме свою работу, суетливо отрезая лишнее и накладывая заплатки. Я наблюдаю за ним, коснувшись кончиками пальцев стекла. Он явно спит. Меж зубов торчит кончик розового языка. В этой комнате, выложенной зеленой плиткой, он кажется совсем маленьким. Принято считать, что этот цвет несет успокоение, только вот кому? Собаки ведь дальтоники. А раз так, то успокоить он может только тех, кто сам так поступает с собаками.

Я подхожу к небольшому шкафчику с медикаментами. Он закрыт, но ключ лежит тут же, наверху. Отперев его, оглядываю ряды пузырьков. Я достаточно раз видела, как их колол Фэлкон, но не уверена, что смогу сделать все правильно. Так что придется импровизировать.

Я не дура и знаю, что выращивают в этой теплице. Спорынью на живой ржи. Спорынья – это такой грибок, который сводит с ума. Тех салемских девчонок пытали как ведьм, но я читала, что на самом деле они отравились спорыньей. От нее приходят видения, а разум блуждает в самых неожиданных местах. Фэлкон разработал на ее основе препарат для собак, чтобы им было легче учиться. По его словам, лизергиновая кислота повышает восприимчивость мозга, способствуя формированию новых нейронных каналов. Выражаясь его словами, сначала они совершают небольшое путешествие, а потом влюбляются в Мию – раз и навсегда. Насколько я понимаю, это работает.

Тихонько вхожу в комнату для наблюдений, насквозь пропитавшуюся неприятным запахом койота, и вдруг понимаю, что оказалась в замкнутом пространстве наедине с диким зверем. Подхожу ближе. Он дышит все так же ровно и глубоко. Капаю капельку препарата на его высунутый язык и подношу к носу ладонь. Во сне он чуть морщит морду и тихо рычит. Представив, как его зубы острыми иглами вонзаются в мою плоть, я кривлюсь, но все же делаю глубокий вдох и не убираю руку. Хочу, чтобы, пока работает медикамент, мой запах внедрился в его сны.

– Теперь ты мой, – шепчу я, – мой, а не ее.

При этом чувствую себя ведьмой, налагающей заклятие.