Страшные истории Сандайла

– Лжецов жарят на костре, – произносит она каркающим старческим голосом, – лжецов жарят на огне. Лжецов топят в болоте.

Вспотевшими ладонями я ощущаю собственное жаркое дыхание, по щекам катятся обжигающие слезы. Я слышу, как Джек снова и снова полосует осколком стекла лицо игрушечной Роб.

– Лжецы – глашатаи.

Меня не отпускает ощущение, что этот звук лопающейся материи уже не стихнет никогда. Я вдавливаю костяшки пальцев в глазницы и гляжу на вспыхнувшие во тьме узоры. Пытаюсь больше сосредоточиться на них, нежели на окружающем мире. В какой-то степени это действительно помогает – шум и голос Джек немного отступают на задний план. Поэтому я не сразу замечаю, что звук приобрел иной характер. Шелестящий треск рвущегося полотна сменился тихим бульканьем, напоминающим шорох мелкого весеннего дождя.

Подняв на Джек глаза, я вижу, что она зажимает запястье. Сквозь ее пальцы брызжет кровь, орошая багрянцем пушистое одеяло, собираясь в швах, капая на пол. Зрелище завораживает – она такая красная, что просто не может быть настоящей. И вместе с тем красивая, как сон, как ловкий фокус.

– По крайней мере, я сделала это не с тобой, а с собой, – совершенно нормальным голосом, в котором слышится облегчение, говорит Джек, – уже хорошо, правда?

Пошатываясь на каждом шагу, я подхожу к двери и истошно зову Фэлкона с Мией.

В этот субботний вечер отделение неотложной помощи представляет собой ослепительный, залитый белым светом ад. В углу кемарит одноглазый мужик с палочкой. Своей очереди ждет бледный ребенок с мокрым от пота лицом. Какой-то парень, на голове которого, как до меня доходит чуть погодя, пушистые кроличьи уши. Много других. Вон заливается слезами студентка колледжа, явно под наркотой. Охватить всю картину целиком я не могу, выхватываю из нее лишь отдельные, выбивающиеся на общем фоне детали.

Джек вызывают быстро – из-за крови. Кровь всегда привлекает к себе внимание. Врач молод и утомлен. Можно с уверенностью сказать, что он из местных, возможно, из Мохаве. В его глазах застыла пустыня.

Джек лежит на каталке бледная, как рисунок карандашом.

– Не волнуйся, – говорит Мия, – с тобой все будет хорошо.

И берет ее за руку.

Глядя на ее неподвижное, обморочное лицо, я впервые понимаю, что боюсь ее. А когда поднимаю глаза, перехватываю обращенный на меня взгляд Мии. Она чуть улыбается, но без всякой радости. В итоге меня охватывает то же чувство, что и во время томографии – словно мои внутренности выставили на всеобщее обозрение.

– У нас не хватает крови, – говорит врач.

Я даже не заметила, как он вошел.

– Кто-нибудь из вас совместим с ней по группе?

Фэлкон произносит скороговоркой:

– У меня четвертая положительная, у Джек вторая положительная, у Роб первая отрицательная…

В приемном покое слышатся судорожные, сдавленные всхлипы.

– Первая, говорите, – перебивает Фэлкона доктор, будто у него нет времени дослушивать предложения до конца, – подойдет всем без исключения. Вам семнадцать лет есть?

До меня вдруг доходит, что вопрос адресован мне.

– Да, – потрясенно отвечаю я, – с ней все будет хорошо?

– Пройдите со мной, пожалуйста, – вновь произносит доктор.

– Во время процедуры многие предпочитают отворачиваться, – говорит медсестра.

У нее угри и воняет изо рта.

– В этом отношении мы как лошади. Те тоже не выносят вида крови. Знаете, если выгнать их на пастбище, когда-то бывшее полем боя, они способны учуять кровь, пролитую много лет назад. Мой пегий горбунок ни за что не пойдет по тропинке мимо бывших владений Лины и Берта Грейнджеров. Вы и сами знаете это местечко, щенячья ферма. Сейчас там смотреть нечего, но лошадки по-прежнему чувствуют. Мой старший брат говорит, что встречал их время от времени в Боне. В смысле Лину и Берта. По его словам, выглядели они совершенно нормальными, спокойными людьми. Их ведь многие знали, по крайней мере, шапочно. И никому даже в голову не приходило, что они творили там всякие ужасы. Так или иначе, но во время процедуры многие предпочитают закрывать глаза.

С этими словами она отодвигается от меня, буквально на полдюйма, с грохотом провезя по полу ножками стула. Явно нервничает. Что-то во мне ее точно напрягает.

Я в упор смотрю на ее настороженное лицо, будто хочу сказать: «Я даже интересная. Я хорошая

». От этого меня разбирает смех, но с губ срывается лишь что-то вроде отрывистого всхлипа.

В больнице Джек решают не оставлять.

– Я просто порезалась, – объясняет она врачам, – поскользнулась, разбила зеркало и порезалась.

Мы все дружно киваем. Врач долго не сводит с нас глаз, потом отпускает. Он слишком многое видал в этой пустыне, чтобы заморачиваться проблемами какой-то девчонки-подростка.

На моих глазах Мия вкалывает Джек витамин B. Та словно ничего не замечает.

– Это поможет справиться с депрессией, – говорит Мия, – мы поколем тебе его пару недель. Витамин D тоже не помешает…

Я вижу, что она пытается звучать бодро, но по какой-то непонятной причине чувствую себя от этого еще подавленнее.