— Он вовсе не плохой бог… — Рука его продолжала нежно и ласково поглаживать теперь уже спинку твари. Та прогибалась, подставляя под ласку то один облезлый бочок, то другой. — Просто очень старый. Может быть, даже старше этого мира. И он справедлив… по-своему. Никогда не требовал глупых ритуалов и ограничений, как многие другие. И давал своим верным почитателям удачу в делах и богатство. Это ведь именно благодаря ему Сабатея когда-то была центром Шема. Куда там нынешнему Асгалуну… Теперь об этом забыли. Слишком мало почитателей, чтобы удачи хватило на весь город. Сначала люди забыли о Золотом Павлине Сабатеи, а потом — и о самой Сабатее. А ведь ему нужна такая мелочь…
— Ничего себе мелочь! — Конан фыркнул. Злиться на этого богами обиженного жреца он все равно больше не мог. — Человеческие жертвоприношения — это, по-твоему, мелочь?!
Жрец упрямо качнул головой. Смотрел он по-прежнему в пол:
— Четверо-пятеро за год — действительно мелочь. В пьяных драках ежелунно гибнет столько же. Если не больше. Да и не так уж это обязательно.
— Вот как? — Конан сощурился. — Что-то непохожа ваша птичка на травоядную.
Жрец почесал облезшую птичью головку там, где у всех нормальных тварей находятся уши. Вздохнул.
— Не травоядная, да. Она питается страхом. Почитать ее вовсе не сложно — достаточно просто бояться. И все. А плоть и кровь… они просто лучшие переносчики страха. Лучшие накопители. Страх — это словно купеческий караван, который нужно доставить до цели. А жертва — проводник, знающий короткую дорогу. Караван вполне может обойтись и без проводника — только путь будет дольше и труднее, а часть товара окажется расхищена, испорчена или утеряна. Вот и все. Лучшие проводники, конечно же, получаются из людей, но это тоже вовсе не обязательно. Как и для настоящих караванов. Я слышал, что в хорайских поселениях разводят специальных горных собак-проводников. Они самостоятельно сопровождают караваны, знают все перевалы и колодцы… Человек, конечно, надежней, но не слишком богатым купцам выбирать не приходится… Вот и нам… не приходится выбирать. Человеческих жертв не было с прошлой зимы — люди теперь в окрестностях Сабатеи не ходят поодиночке. Даже днем. Вот и надо как-то выкручиваться…
Конан вспомнил слова одетого в синюю хламиду жреца о том, что жертвы в последнее время измельчали. Вспомнил и его возмущение по поводу того, что некие высокопоставленные собратья по вере занимаются не своими делами.
И посмотрел на жреца-охранителя уже по-новому.
— И часто тебе приходится самому ловить пустынных камелеопардов?
Жрец пожал плечами, явно не понимая, что так заинтересовало киммерийца:
— Почти всегда. Дикий зверь — это не полудохлый от голода и болезней городской бродяга. За ним младших послушников посылать — дело бесполезное и жестокое. Уж лучше сразу самого такого горе-охотника — на жертвенный камень. Хоть толку больше будет… Впрочем, — он пожал плечами, улыбнулся и снова поднял на Конана полный печального спокойствия взгляд. — Это уже неважно. Потому что Золотой Павлин Сабатеи скоро умрет.
В его голосе было столько обреченного достоинства, а в улыбке — горечи, что Конан не усомнился ни на миг. Подошел. Присел рядом на корточки. Склонил голову набок, по-новому разглядывая уже не только жреца-охранителя, но и облезлого заморыша у него на коленях. Спросил, хмурясь:
— Почему?
— Нет страха. Нет пищи. Нет Золотого Павлина Сабатеи…
Конан обвел непонимающим взглядом зал. Нахмурился сильнее:
— Как это — нет страха?! Да все эти людишки просто таки трясутся от страха, словно овечий курдюк на неровной дороге!
Жрец продолжал улыбаться и гладить своего умирающего бога. На бледном заострившемся лице ярче проступили морщины, и теперь было видно, что он очень стар. Гораздо старше, чем казалось раньше, когда обманывали глаз подтянутость худощавой фигуры и юношеская порывистость движений. Глаза его закрылись, голос сделался еле слышен:
— Они не Павлина боятся, а Эрезарха и его слуг… или тебя… страх поменял направление дороги. Караван больше не придет… Они никогда и не вспомнят более о Золотом Павлине, который столько лет дарил им достаток и удачу в делах. Люди не ценят того, что им дарят. А я… смешно. Я готов для него на все. На все, что угодно. Я с радостью сам лег бы на жертвенный камень, если бы это помогло… хоть чуть-чуть. Только не поможет. Я его не боюсь, понимаешь, король-варвар? Не боюсь. Совсем. И никогда не боялся. И, даже умирая, не смогу испугаться… Нельзя бояться того, кого столько лет… Смешно. Я, единственный, которому не наплевать, жив он или умер, как раз таки и не могу дать то, что ему нужно. Я не могу его
Голос его стал совсем неслышен, словно листва под ногами слежалась, промокла, схватилась первым зимним ледком и окончательно перестала шелестеть. Конан вскинул голову:
— Эй, лекарь! Ты там закончил? Тогда иди сюда, тут для тебя есть еще работенка!
***
Глава 29
— Она же всё-таки твоя сестра!
Закарис пожал плечами. Ссутулился: