Страсть к диалектике: Литературные размышления философа

Вообще же отношения Вл. Соловьева к С.М. Мартыновой не лишены комизма, как это, впрочем, не раз бывало у Вл. Соловьева и в серьезных случаях. Так, например, на лето 1892 года он снял дачу неподалеку от имения С.М. Мартыновой около станции Сходня под Москвой, чтобы иметь возможность чаще встречаться со своей новой возлюбленной. Но клопы, тараканы и многие еще более неприятные вещи заставили Вл. Соловьева покинуть дачу уже в июле. О кратковременном (конец 1891-го – осень 1892 года) романе Вл. Соловьева и С.М. Мартыновой С.М. Соловьев пишет следующее:

«Любовь Соловьева и на этот раз носила глубоко мистический характер. Лучшее из стихотворений, вызванных личностью Мартыновой, „Зачем слова?“, написано им в „телепатическом настроении“. Как будто в лице Софьи Михайловны он последний раз увидел и „розовое сияние“ вечной Софии и двойственную душу мира, „ниву Христову, которую Сатана засевает своими плевелами“. Но сравнительно с длительной, „мучительной и жгучей“ любовью его весны и, скажем смело, всей жизни, любовь эта носила романтический, фантастический и иногда не вполне серьезный характер. Фантастическое переплетается здесь с шуточным, как у немецких романтиков. В то же время огонь страсти жгуч, как никогда раньше. „Страсть моя дышит как пожаром“, признается Соловьев и умоляет любимую женщину „потушить его огненный пламень“. Его возлюбленная кажется ему иногда „холодною, злою русалкой“, которую он покинуть не в силах…»[115].

В письме того же 1892 года к брату Михаилу Вл. Соловьев жалуется, что претерпевает «сердечные огорчения и тоску не малую» и что имеет дело «с таким нравом, сравнительно с которым С.П. есть сама простота и сама легкость, да, – прибавляет он, – и внешние обстоятельства не те»[116]

.

Насколько это мимолетное увлечение Вл. Соловьева ничего ему не дало и не решило никаких проблем рубежа 80 – 90-х годов, можно судить по следующему месту из письма к С.А. Венгерову от 12 июля 1892 года:

«На вопрос Ваш, как я поживаю, прямого ответа дать не могу, ибо я вовсе не поживаю. Я умер, о чем бесспорно свидетельствует следующая эпитафия, высеченная (вопреки закону, избавляющему женский род от телесного наказания) на моем могильном камне:

Владимир Соловьев лежит на месте этом;

Сперва был филозоф, а ныне стал шкелетом.Иным любезен быв, он многим был и враг;Но, без ума любив, сам ввергнулся в овраг.

Он душу потерял, не говоря о теле:Ее диавол взял, его ж собаки съели.Прохожий! Научись из этого примера,

Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера»[117].

Неизвестно, чего больше в этих стихах, комической иронии или безысходного трагизма.

То, что роман с С.М. Мартыновой ни к чему не привел, выяснилось очень скоро, не позже конца 1892 года. Чувствуя себя чрезвычайно утомленным, Вл. Соловьев предпринимает в следующем году небольшую заграничную поездку ради поддержания здоровья и настроения. В июле 1893 года он едет в Финляндию и Швецию, оттуда в Шотландию, живет некоторое время во Франции и в январе 1894 года возвращается в Петербург, минуя Москву. Из настроений этого последнего года стоит отметить, пожалуй, то, что он и в разгар своего увлечения Мартыновой ни на минуту не забывал своей долголетней любви к С.П. Хитрово. Еще 29 января 1892 года, в разгар романа с С.М. Мартыновой, Вл. Соловьев, вспоминая С.П. Хитрово, написал стихотворение «Память»: