Страсти Евы

Молчание затягивается, но строгий профиль Гавриила Германовича отбивает у меня желание отвлекать его от любования произведением искусства. Во всем господствующем мужском естестве этого холеного доктора чувствуется подавляющая энергетика. Я не побоялась бы даже сказать, ему подвластно подчинять себе чужую волю и завладевать чужими мыслями, раз мысль расстаться с ним пугает меня аж до ломоты в костях. Сама не зная почему, я ощущаю себя маленькой капризной девочкой, которая хочет с упрямым бешенством вцепиться в него, как в куклу, и никому не отдавать. Честно говоря, ранее настолько диких чувств у меня не возникало.

- Вы увлекаетесь живописью? - набираюсь я храбрости.

- Живопись вдохновляет меня, - Гавриил Германович даже не соизволяет оторвать взгляд от полиптиха. - Что до вас, моя дорогая?

- Я не большой знаток живописи и дилетант в области искусства, - скромничаю я, опуская глаза к шипящим пузырькам в бокале. - Если судить об аллегориях Уотса, то они настолько проникновенные и страстные, что своей динамикой и точной светопередачей увлекают меня в эпицентр происходящего действа. Когда я смотрю на задумку полиптиха, то вижу вечную борьбу между светом и тьмой внутри самого человека. Выбирая тот или иной путь, мы строим свою жизнь.

Драматичный взмах длинных ресниц Гавриила Германовича обращается в мою сторону, его проникновенный взгляд под стать расслоенному настроению полиптиха - в одиночестве вечной мглы проглядывается слабый проблеск света.

- Я полностью разделяю ваше мнение, - охотно соглашается он. - На войне же мы будем биться до победного конца, пока в результате не смиримся с неизбежностью.

- Нельзя сдаваться. Нельзя во всем полагаться на волю случая. Право выбора пересечения черты остается за нами. Мы решаем: творить добро или причинять зло.

- «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно», - смотря мне прямо в глаза, возражает он цитатой из «Преступления и наказания» Достоевского.

- Есть еще «искупление», «всепрощение» и «вознесение», - неустанно доказываю я обратное своими словами, боясь разрушить созданную между нами идиллию, которая так неумолимо ускользает. - Для этого на полиптих помещена «Аллегория Надежды».

- У вас тонкий вкус, - поощрительно произносит Гавриил Германович, не выказывая внешних эмоций. - Я буду счастлив видеть вас у себя в родовом имении на севере Чехии. Вы сможете насладиться картинной галереей подобной тематики.

- Спасибо за приглашение, - мямлю я, рассеянно уставившись обратно на полиптих, чтобы унять дрожь в руках. - Я не представляла, что вы настолько любите живопись. Могу я узнать, вы только коллекционируете картины или пишете сами?

- Пишу… иногда… для себя, - с нежеланием признается он, как будто признание из него вытягивают клещами. - Уверяю вас, бездарная мазня, не более.

- Вы чересчур самокритичны.

- Вы даже не представляете, до какой степени, - его губ касается слабая улыбка, взгляд остается серьезен.

«Ах, вы посмеиваетесь надо мной, доктор Гробовой!»

- Представляю. Вы из тех мужчин, которые все берут по максимуму, - в тон ему замечаю я.

В глазах Гавриила Германовича мелькает удивление, которое к моему ответу фактически не имеет отношения.

- Абсолютная правда, я всегда и во всем сверху.

- Ничем не брезгуете? Идете по головам?

На мой бестактный пассаж он и бровью не ведет:

- Меры кнута и пряника.

- Ух ты, какая жестокость, - саркастично качаю я головой, и откуда у меня взялось столько бесстрашия? - Лично я за принцип диалога. Кнут и пряник применяют варвары для дрессировки животных.

Стрела попадает точно в цель. За считанные секунды между нами возникает пауза, отдаляющая нас друг от друга на недосягаемое расстояние. Гавриил Германович раздраженно щурится, в его видящих насквозь синих глазах сквозит ледяной блеск, от которого у меня сводит мышцы где-то глубоко в животе.

- Быть может, моя дорогая, когда диалог заходит в тупик, - острым взглядом он обводит мое лицо с тем же успехом, что движется скальпель по горлу, - кнут отлично решает созданную проблему.

Слова походят на предостережение, которое разнится с безобидной полуулыбкой, внезапно возникшей на его устах. С ювелирной точностью вымерена грань черного и белого - игра маньяка с жертвой перед расчленением.

«Никогда бы не легла под нож такого доктора-хирурга!»

- Шестое чувство мне подсказывает, что вы бесчеловечны не только по отношению к себе.

- Не более чем к самому себе, уверяю вас, моя дорогая.

- Скажите, Гавриил Германович, вы приветствуете дрессировку?

- Жесткая дисциплина - двигатель успеха.

«Мир родил диктатора!»

- Могу я узнать, род вашей деятельности? Вы доктор в области диктатуры?

Гавриил Германович изумленно изламывает свою изящную бровь и склоняет голову на бок, отчего концы его волос послушно скользят по острым скулам, точно по лезвию скальпеля.

- Вашему дерзкому рту я бы преподал один весьма полезный урок диктатуры. Впредь будьте осторожны, госпожа Воронцова. Время от времени мы с вами будем видеться в ОМА.