— Поцелуй меня, Андрон! — застонала Вера. — Ну-у!..
И она полезла на него, как на пик Феминизма.
— Так, ребята! — сказал Ефим, осмотрев довольно гомонящую публику. — Вы тут потусуйтесь, а я…
И он исчез в толпе. Фомин остался со стонущей Верой, и что с ней такой взвинченной делать он не знал. Зато она, повиснув на нем, знала.
— Какой ты сладкий! — шептала она ему на ухо.
— Что за фильм, кстати? — спросил он, стараясь сохранить приличия и превратить ее откровенные объятия в нечто среднее: просмотр киноафиши сиамскими близнецами.
— Какой-то исторический порнографический метафизический… не помню, а что?
— А ничего! — ответил Фомин, поняв абсурдность композиции. — Чтобы быть готовым! Слезь с меня!
— Да ты всегда готов, Дрон! — запела о своем Вера. — Как же я с тебя слезу, ты же… эскимо на палочке! Можно я тебя буду звать Дрын? Ты же настоящий Дрын!
— Называй как хочешь, только не хватай!
— Опять ты меня не хочешь?..
Она терлась об него, не обращая никакого внимания на публику и принимать нейтральные позы становилось все труднее, композиционно. К тому же Вера была, как всегда, исключительно хороша, а в своем черном откровенном платье с бриллиантовым колье просто неотразима.
«Настоящее, между прочим!» — похвасталась она между делом.
Где достала?! Ювелирный с Ефимом стуканули?.. На нее обращали внимание, а обратив, забывали на какую премьеру пришли. Вера блистала как черный бриллиант. Она была словно черная пантера перед прыжком, никакого спасения! Но после того, как они с Ефимом загрызли на его глазах водителя машины, подвезшего их из казино, он с трудом заставлял себя целовать ее атласную щечку.
Правда, Вера с Ефимом в один голос утверждали, что они не кушают людей, да и кокаин, кстати, тоже. Все это ему приснилось, да и вообще он странный какой-то: появляется, исчезает! А где рукопись?.. Эти листочки?.. А кто их соберет? А объяснит?.. Ведь в них же никто ни хрена не может понять! Чтобы напечататься, нужно хотя бы подготовить рукопись, а разбирать его почерк на газетах и обрывках Вера сломала глаза!.. Когда он уже начнет работать?!
Появился Ефим.
— Пойдем-ка! — сказал он, и повел их к служебному входу.
— Это со мной! — безапелляционно заявлял он строгим старушкам, прячущимся, казалось, за каждым углом и старушки послушно, как призраки, отступали в тень.
— Фима, куда ты нас ведешь? — капризничала Вера.
— Еще один сюрприз! — обещал тот.
— Мне хватит одного!.. Дроня, давай здесь останемся! — схватила она Фомина в каком-то темном переходе.
— Ну вот! — сказал Ефим и распахнул последнюю дверь, сметя еще одну старушку, как сухой прошлогодний листик.
Они оказались в зале, где были накрыты столы для банкета по случаю премьеры.
— Водка, селедка, картошка!.. — Сделал Ефим приглашающий жест. — Сегодня у нас все по-простому!
Небольшой, по сравнению с зрительным, зал гудел от множества голосов. Презентация была в полном разгаре, где-то даже хлопало шампанское, хотя кругом, насколько хватало глаз, была водка.
Ефим уверенно выбрал направление среди хлопочущей челюстями публики.
Фомин с трудом проникал ситуацию. Вцепившись зубами в его ухо, стонала Вера… Кто-то громко звал Петю… Визжала какая-то рекламная заставка… Заглушая все, рыдал унылый голос саксофона из диксиленда, кривляющегося в углу в соломенных шляпах с низкими тульями. Надо всем этим звенел натянутый плакат «лучшая премьера года!»…Гул, звон, чад откуда-то, как в дешевом трактире…
Они пристроились к столу среди фрачно-декольтированной публики. По быстрому выпили «столичной». Ефим и здесь оказался своим. Он откуда-то выловил официанта и сгонял его за горячей закуской и недостающими приборами.
— Вот тебе вилка! — сказал он Фоме. — Хотя это моветон, надо жрать руками, а ля рюсс!..
— Ву компроне? — обратился он вдруг к стоящей рядом явно кинематографической даме.
Дама смерила его взглядом и повернулась к своему спутнику.
— Я тебе говорила, Гриша, что опять будет всякий сброд! — довольно внятно сказала она; Фомин, во всяком случае, слышал.
Но Ефим, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Кстати, Мари тоже здесь. Во-он! — показал он подбородком. — Видишь?
— Какая Мари, и к какой стати? — не понял Фомин, поворачиваясь.
И увидел ее. Его словно обожгло.
— Фима противный! — заныла Вера.
— Что значит, какая? — удивился Ефим, внимательно посмотрев на застывшего Фомина. — Мари… Мэри… Княжна! Она у нас одна. Хочешь, познакомлю?
— Если я захочу, я познакомлюсь сам!
— Ну-у, Фомин! — протянул Ефим. — Так сейчас не делается, мы в приличном обществе, могут и застрелить! Или на деньги поставят…
— А кто она? — удивился Фомин.
— Проститутка, кто же еще? Только очень дорогая.
— Она не похожа на проститутку, — заметил Фомин.
— Так я ж тебе говорю, очень дорогая, просто вэри искпенсив! И прекрати так пялиться на нее, это еще не кино! Да и не по карману она тебе, ей замуж надо! Ее теперь может снять только Камерун и то сняв предварительно еще один «Титаник»!
Ефим громко расхохотался, пугая соседей по столу.