Он никогда напрямую не обращался к Богу, поминал только, что называется всуе.
— Я — никак!.. Ну, то есть быстро!
Он не молился в том, привычном, понимании; мгновенная концентрация — и все!
— У вас, наверное, мало времени?
— А у вас его что — много? — хмыкнул Фома. — Строго говоря, времени вообще нет. Это иллюзия, такой коллективный самообман: «я приду к тебе завтра!..» Никакого завтра нет. Впрочем, это долгий разговор. Давай-ка спать, завтра веселый день!
— Завтра же нет!
— Умничка! Но сейчас есть, и сейчас нужно спать!
— А у вас все так молятся: раз — и все?
— Нет, у нас молятся так же, как и у вас.
И Фома заунывно застонал какую-то дребедень:
— Ааа… анана-ка, каляка-маляка, бутылка-копилка, здоровье коровье, даму для amour, смерти без сраму!.. — вот так примерно!
Мэя смеялась до слез.
— А вы что, выродок? — спросила она.
— Пожалуй, — вдруг взгрустнул Фома. — Наверное, многие так и считают.
— Ой-е-ей! — Мэя подлезла к нему. — Извините, граф, я больше не буду!
Есть что-то невыносимо эротическое и нежное, как в картинах и поэзии прерафаэлитов, когда к вам в постели на «вы». Едва ощутив это, Фома задул свечи. Кровь дракона стала черной…
… — А ты правда женишься на мне?
— Вернее, чем существует твоя земля…
Проснулся он оттого, что Мэя опять плакала. Плакала тихо, стараясь его не разбудить, почти неслышно. Поэтому он и проснулся. Мэя лежала спиной к нему, и Фома, прислушавшись, услышал, как она что-то горько и тихо пела, какую-то обиду или боязнь.
— Та-ак, — протянул он. — А теперь что? Песни Кароссы печальной?
— Я боюсь, — прошептала она и, видя как он нетерпеливо дернул плечом, добавила:
— Нет, не завтра… Я Волглу боюсь.
— Это кто еще такая?
— Это лярва такая дурной любви.
— А почему же раньше-то ты ее не боялась?
— Раньше меня заставляли, я совсем не хотела. А теперь хочу-у-у! — зарыдала Мэя в голос.
Детский сад!.. Фома даже растерялся.
— Ну-ну, успокойся, — неловко утешал он. — Ничего плохого в этом нет, по-моему.
— Да-а! — хлюпала она носом. — Она знаешь какая!.. Может, хуже даже Хруппа. Мерзкая! Скользкая! Вонючая-ааа! — запричитала Мэя опять.
— Да ты-то откуда знаешь?
— Она мне приснилась! Нам ее показывали в монастыре, картину, и нюхать давали!
— Нюхать картину?
— Нет, ее часть! Она оставляет иногда после своих появлений следы, кусочки слизи.
— Муть какая-то! — чертыхнулся Фома. — Ну и что она делает, эта твоя Вобла?
— Волгла-а, ууу!..
Мэя была расстроена всерьез, на заплаканном лице отвращение сменялось страхом.
— Она всасывает. Ой, мамочки, опять! Я уже чувствую!..
Так, решил Фома, если продолжать эти бессмысленные расспросы, истерика разбудит саму себя и он точно не выспится.
— Как, говоришь, зовут твою Воблу? — спросил он, крепко взяв ее за трясущееся плечо. — Да отвечай же! — тряхнул он сильнее.
— Волгла!
— Я завтра же с ней поговорю! С утра. Скажу, чтобы отстала от тебя! Все, спи!..
Если бы Фома сказал, что завтра он поцелует при всем честном народе Скарта и попросит у него прощения, то вряд ли добился бы большего эффекта. Мэя замерла на полуслове. Сомнение и надежда боролись в ней так сильно, что кровать шаталась, словно в любовной лихорадке.
— Правда? — наконец прошептала она.
— Правда!
— А как?.. — Мэя чуть не задохнулась от его уверенности.
— Поговорю и все! — отрубил он. — А теперь спи, сюда она больше не сунется. Но если проснешься и опять подвывать будешь, я могу к твоей вобле не успеть!
— Волгле, — тихо поправила она.
— Вот-вот, у меня важная встреча завтра, надо выглядеть свежим, а тут истерики! — проворчал Фома, и легонько толкнул ее рукой в лоб. — Спи!
Мэя сразу же уснула.
Фоме повезло меньше, как только он стал засыпать, появился Сати.
— Здорово, граф Еле потомство! Нас прервали, как жизнь?..
У Сати за это время могло пройти не больше пяти минут…
— Все хорошо, завтра похороны.
— Уже похороны?.. Значит, жизнь удалась?
— Еще как, вся фотография в бланманже! Осталось только взбить, листик бессмертника, и можно выносить.
— Ну, так перед смертью тебе надо исповедоваться, мой мальчик. Давай, как на духу: кто затащил тебя сюда?.. Поверь, это будет очень прилично с твоей стороны. Покойник выглядит свежее, если у него не остается тайн пред лицом бездны…
Сати был полон сил, Фома остался мальчишкой…
— Я унесу эту тайну в могилу, — в таком же тоне ответил Фома.
Но Сати и глазом не моргнул.
— Между прочим, мы зря теряем энергию!
— Вот именно, а она мне будет нужна!
— Ничего, это же я тебя вызвал, я и несу расходы, — усмехнулся Сати. — А хочешь, я тебе скажу, кто достиг уровня иерарха с тех пор, как ты… нас покинул? — предложил он вдруг, и сделал испуганное лицо.
— Я вас покинул?! — возмутился Фома. — Да меня вышвырнули, как щенка!
— Ну так сказать?.. Или будешь обижаться на формулировки?
— Скажи, если только чтение этого списка не займет всю ночь. У меня завтра веселый день, хотя завтра нет, я это только что доказал.
— Конечно, какие же похороны без покойника! — согласился Сати. — Ну так слушай: их оказалось всего трое — Син Тон, Лоро Ларкин и Акра Тхе.