Внизу, сразу за крепостной стеной, лежал сонный город, сначала еще каменный, белый, а потом весь деревянный, насколько можно было судить по тому, что не покрыла зелень деревьев. Город утопал в садах и рощах, и над всем этим морем зелени запойно пели птицы. Как это они умудряются орать во всю глотку и никому при этом не мешать? Загадка почище всей этой голуборозовой мути…
— Вот он, рай! — сказал Фома негромко самому себе, несмотря на то, что по московскому радио уже два раза объявляли, что рай обнаружен в другом месте, в Абхазии.
Погибнуть в такой день за неизвестную даму из бани и бывшую монашку было весьма достойно. Фома с хрустом потянулся у окна и подумал, что пасть от руки какой-то твари только за одну даму было бы не очень куртуазно. А вот две!..
Конечно, было бы лучше погибнуть за всех дам, понесло его, как всегда: за дам России, Кароссы и Нигерии, — вообще, всей Вселенной! За феминизм, как идею, черт возьми!.. Но странное дело, чем больше Фома расширял круг женщин, тем меньше хотелось погибать, пока совсем не расхотелось.
Ну, вот и отлично, подумал он, возвращаясь в исходное настроение. Я буду просто геройски сражаться за эту маленькую девочку, отважную скромницу, и если повезет, буду жить национальным героем, графом Иеломойским!.. Если на пифийский стул не посадят, пришло ему в голову, чуть погодя.
Фома посмотрел на спящую Мэю и вдруг увидел ее совершенно иной в утреннем свете. Маленькая девочка превратилась в деву, что принесла погибель Илиону. Словно утро Авроры расцветала она в его глазах. «Прекрасна ты, как Фирца, любезна, как Иерусалим…» Что произошло с ней за эти два дня? За эту ночь?!.
«Или я был слеп? — подумал он. — Ослеплен таинственной и банной русалкой?.. Опять каламбур! Они меня преследуют!..»
Спящая Мэя, когда не пыталась казаться старше, когда смущение, страхи и обиды не затемняли ее лицо тенью, была прекрасна. Она ничем не уступала княжне, разве что возрастом, более того — они были даже похожи! Во всяком случае так казалось сейчас, в этом свете. Слепец!.. Графу уже не верилось, что эта женщина делила с ним постель. У меня появился еще один повод выжить, решил он.
«Пора в баню!»
Маркиз стоял у дверей и ждал. Фома почувствовал его присутствие за мгновение перед тем, как открыть дверь. Да он чокнутый, я же женюсь! Не собираюсь я трогать его княжну!..
«Ну, ладно!» — решил он, вспомнив дерзское отрочество. Щепотка магния с тремя подожженными спичками в темном коридоре, да еще неожиданно это равносильно хорошему удару дубиной по лбу. Так Гоша и Киса, друзья его детства, глушили заклятых врагов с «железки» — Железнодорожной улицы. Фома чиркнул спичками и выбросил пакетик в коридор. Раздался резкий хлопок, Фома выскочил за дверь.
Маркиз держался за голову, совершенно открытый для первой русской позиции…
В бани Фома вошел словно тореро или гладиатор: с мечом маркиза и красным полотенцем. В пустых, но уже хорошо прогретых залах почти никого не было, Фома встал слишком рано. Но кому не хочется, чтобы последний день был самым длинным?
Только маркиз и Скарт с удовольствием укоротили бы его, вычтя новоиспеченного графа из списка на обед. Но до Скарта еще далеко, да и вообще неизвестно когда, а маркиз пока отлежится, пока отлелеет отбитые места, пока найдет новое оружие, Фома успеет и намылиться, и смыться.
По залам бани бродили служители в белых колпаках и фартуках, проверяя уровень температуры в парилках, бассейнах, гардеробе, не дай круги, сам король заявится! Фома отдал им на сохранение меч маркиза. В парной он с удивлением обнаружил Меркина, без одежды и в чалме того было не узнать.
— Вы хорошо себя вели вчера вечером, я наблюдал, — неожиданно поделился тот, после приветствия.
— Вы бы видели, как я себя утром вел, вообще — расплакались!.. Скажите, маркиз Вало… он нормальный? Или у него медные тестикулы? Я уже всю ногу отбил!
Меркин озадаченно смотрел на него. Хрен знает кто, бывает у нас в Кароссе, читалось на его длинном и унылом лице.
— Что вы на меня смотрите?.. У меня уже склад его холодного оружия! Может быть, вы как-нибудь предупредите его, я ведь могу и убить случайно, тоже, знаете ли, человек!
Фома поддал парку и забрался на верхний полок. Теперь он хорошо видел круглую лысинку советника, в банном полотенце. Красная, острая, она была в бисеринках пота, как мухомор в белых крапинках.
— Ау, советник! — окликнул он. — Вы что заснули?.. Вы можете с ним поговорить? Или, хотя бы, Танер, если вам в лом!
— В лом?.. А в чем, собственно, дело? — поинтересовался Меркин. — Почему он нападает на вас?
— Вот вы у него и спросите! А я женюсь и лишние дыры мне ни к чему!
Фома попросил служку похлестать его веником.
— А!.. А!.. — орал он благим матом, в то же время, держа банщика за набедренную повязку, чтобы тот не убежал от страха. — Хорошо! Хорошо!.. Еще!.. Ну ты, зверь!..
Странно, почему это я на Спирали не любил бань, удивлялся он, блаженно расползаясь под веником по лавке, это же, е-мое! — как сказал не помню кто.
Потом он валялся на среднем полке, вздыхая и стеная.