Страсти по Фоме - книга 2

— Не-а, — неохотно ответил кифарист, не оборачиваясь.

— Ну, а… пробовал?

— Не дают. Говорят… а, всякое говорят! И что старик не хочет и вообще не у дел, и что супруга его малохольная тоже не хочет, обиделась за Эвридику, и Танатос чего-то крутит, и что даже она сама этого не хочет… в общем, не знаю!

— И все твои песни…

— Да я готов век их не слышать, чтобы хоть раз увидеть ее, а вместо этого привязан к этому столбу, как… как псина эта со змеиными проплешинами!

— Это ты рушишь мифы, Орфи!.. Кого ты спрашиваешь? Иди и возьми!..

Вернулись шум и гомон. Мэя словно проснулась. Она долго смотрела на заплаканное оконце. Визжала, словно девка, шарманка.

— А почему у него не получилось, как у вас, граф?

— Что?!

— Вывести меня оттуда…

С чего она взяла, что была там?.. Мэя чуть заметно пожала плечами. Она слышала его разговор с сэром Джулиусом, когда они думали, что она спала. Те-те-те! И что она слышала?

— Что вы напрасно рисковали, это даром не пройдет, ну и все остальное.

— Ответ простой, я сильно этого хотел и мне повезло. Ему, к сожалению, не очень, вот и все. Пошли, дождь кончился!

— А что он имел в виду, говоря о поцелуе смерти?

— Сэр Джулиус выдумщик, ему всюду мерещатся негигиенические поцелуи. Они ему кажутся маленькой смертью.

Теперь он действительно спешил доставить Мэю в свой замок. Он расслабился, он вел себя, как идиот и поэтому не сразу догадался, что время тасовалось, как колода карт. «Воздух плавится! Жарко!» На самом деле, это время соскальзывало с привычной колеи!.. Мэя, конечно, не замечала этого, хотя и чувствовала странность происходящего, но он успел поймать себя на странном ощущении дискомфорта, когда снова услышал её вопрос:

— Нет, а кто это? Ты ее знаешь?

И ответ из собственных уст:

— Каждая женщина — Эвридика: если ты поворачиваешься к ней, она отворачивается от тебя…

Они завернули, и может быть не первый раз, с тревогой подумал он, озираясь вокруг. Трактир по-прежнему шумел, смеясь над его страхами.

— А вы этого боитесь… мужчины?.. — Мэя посмотрела на него и вдруг продекламировала:

— Она была, как сто ветров, как тысяча дождей роскошных плодоносно, как солнца всех миров, безмолвно роздана — без мзды и без надежды, за так, за просто смерть и суетливый поворот дрожащей шеи. Она была, и не было уже её. И умер он, бежав из царства мертвых, и для себя, и для нее, и для других…

Ну вот, подумал Фома, парафраз.

— Это он тебе рассказал?

— Спел.

— Нам пора, Мэя…

“А мне пел, что все, что сочинено о нем и Эвридике — дерьмо, все поэты — задницы, а мир — пристанище ублюдков. А сам лучшего поэта переложил…”

— Он казнит себя, — сказала Мэя.

— И напрасно. До него никто даже думать не смел об этом и его суетливый поворот назад — неизбежность Судьбы, так было надо!

— Так надо, — эхом отозвалась Мэя.

Странная и грустная музыка вдруг полилась из рассохшегося ящика в углу трактира, отвечая на ее настроение и на неумолимость Рока. Какой-то пьянчужка бросил медную монету в шарманку и сам уже плакал безутешно, безнадежно. На минуту все замерло в трактире, внимая разбитой шарманке и чему-то разбитому внутри себя. Нет почему-то никого без трещинки, без щербинки — не бывает.

— И никто не может побороть Судьбу? — выдохнула Мэя. — Или, хотя бы, избежать?

Она с надеждой посмотрела на него.

— Избежать — нет, — хмыкнул он. — Это не тот метод со злодейкой, она все равно настигнет. Причем, чем больше избеганий, тем красивее будет настигание, если можно так сказать. Ужас и позор — удел избегающих Судьбу, Мэя, ужас и позор. Нам пора, гроза кончилась.

— А побороть?..

Мэя не хотела уходить, глаза ее загорелись. Хорошая девочка.

— А побороться можно! — весело сказал Фома, пытаясь понять, когда начались пляски со временем.

«Успею?..»

— Можно даже побороть. Но человек, переборовший Судьбу — другой человек, с другой судьбой. Это как матрешка: открыл одну, а там другая. И если бы Орфей поборол свою судьбу, Эвридика ему была бы уже не нужна. Он просто забыл бы о ней и не обернулся даже, когда вышел из Аида. Так и ушел бы, куда глаза глядят. Кто такая Эвридика? Кто такой Орфей?.. Он этого уже не знал бы. Новый человек уходил бы от прежней Эвридики из царства мертвых. Кстати, то же сделала и Эвридика, когда он обернулся, она его забыла, как забыла домогания его брата и мучения от укуса змеи — забыла всю суету земную. Все осталось в прошлом, в другой жизни, в другой судьбе.

— А как же вам удалось вытащить меня из рук лорда Смерти?

Вот сейчас он явственно почувствовал, как накладывается один слой времени на другой — плавным, неуловимым, скользящим движением. Бутерброд, мать твою! Он может не успеть…

— Perse, — пожал он словно не своими плечами. — Lepetitmort* не удалась…

— Subspecieaeternitatis?** — спросила Мэя, нисколько не удивляясь.

Удивлялся он: «во скольких же мирах мы с тобой, Мэя?»

— Sic!***

Ветры вечности пронеслись над ним уже совершенно явственно.

«Я ничего не понимаю, где и когда мы? Мне уже ничего нельзя хотеть!» — вспомнил он свое опрометчивое желание поиграть со временем. Надо было спешить. Это усилие помогло остановить головокружение. Все снова смазалось и пропало…