Страсти по Фоме - книга 2

И то верно. Фомин снова нырнул в толпу с твердой мыслью, что когда-нибудь человечество дорастет и попробует универсальную теорию Сазоныча на себе, коль скоро она так удачно ложится на все сферы человеческого бытия, политику, в особенности. Разве не симптоматично, что уже появился рэп? А рэп — это кал, об этом даже на заборах пишут, а на заборах что попало не пишут, это «книга бытия» народа, его «исход» и «числа». И когда изведут заборы, мысль Фомы пьяновато вильнула в сторону, не исчезнет ли и сам народ? Впрочем, есть стены — жив народ, не умрет!..

Через несколько дней Ирина застала Фомина дома.

— На кого ты похож? Чем у тебя тут пахнет? Опять с Доктором? По нему психушка плачет! И ты? Где ты был?..

На Фомина, еще не пришедшего в себя, обрушился град непростых вопросов. Захлопали форточки, зашумела вода, загремела музыка. Он открыл глаза.

— Что за лицо?!

Он провел рукой по лицу, пытаясь на ощупь определить, насколько длителен и велик был удар по печени, почкам, сердцу. Судя по той мятой и колючей подушке, что ощущали пересохшие ладони, удар был нанесен сокрушительный.

— А руки?! — ахнула Ирина. — Где ты ползал?

Это было уже возмутительно, он у себя дома, в конце концов!.. Фомин спрятал руки. Хотел спрятать и лицо, но не получилось, Ирина была безжалостна.

— Я… — Попытался он вспомнить, где и как времяпрепроводил. — Гулял.

— На карачках?.. Ты посмотри на свои руки — под ногтями грязь! — с отвращением произнесла Ирина, вытряхивая его из постели.

Действительно, под ногтями подло, буроокаёмисто и вальяжно, обреталась грязь. Как она туда попала? Он попробовал выковырять её непослушными руками — бесполезно.

— Быть можно дельным человеком, — сказал он тогда, — не помня о красе ногтей!

— Господи, дельный!.. Запой недельный! — отбрила его Ирина, в рифму.

Неделя?!. После сокрушительного поэтического поражения Фомин сдался.

Ирина отмыла, освежила и привела его в порядок ванной и контрастным душем…

— Ну, любо-дорого смотреть! — сказала она, и добавила а пропо:

— Ты знаешь, какое ощущение должно быть от хорошего белья?.. Как от поцелуя. Постоянного… И знаешь на что единственное можно поменять этот поцелуй?.. Да… да… да…

Потом повела его в театр, куда он сам приглашал несколько дней назад. Давали Гамлета…

В полутемном и прохладном, после душного зала, фойе Фомин с удовольствием выдохнул все, что накопилось.

— Сильно! — услышал он голос, приглушенный, грудной.

Дама с програмкой стояла у лестницы в позе рассеянного ожидания, лица ее не было видно из-за нагромождения теней авангардного интерьера.

«Капельдинерша, — догадался он. — Ну и черт с ней!..»

— Адекватно! — он был в раздражении от спектакля и оттого, что кто-то подслушал его. — Раз уж вы фиксируете сбегающих с вашего спектакля, то не подскажете где здесь теперь буфет?

— Ну, насчет фиксирования, вы зря… — Фомин услышал в голосе усмешку и понял, что дама не имеет никакого отношения к службе театра. — А буфет там же, только он на ремонте.

— Ну, это уже свинство: при таком спектакле — закрытый буфет!

— Теперь вы понимаете, что Гамлет это трагедия?

Это была расхожая шутка (смешок незнакомки указывал на это), но — к месту.

— Я об этом только и думаю! — отмахнулся Фомин, направляясь к выходу.

— И куда же вы? — неожиданно услышал он.

— Куда-нибудь запить эту гадость!

— Может быть, предложите и мне?..

Она вышла из тени лестницы. Рассмотрев ее поближе, Фомин согласился.

— Теперь — да! — нахально сказал он.

— А вы осторожны.

— После такого спектакля это естественная реакция.

— А где сейчас гарантия?

— Вы, по меньшей мере, красивы.

— Спасибо за прямоту!

Фомин рассмеялся, незнакомка ему определенно нравилась. И еще что-то.

— Значит, глупость мне простится? — спросила она.

— Как бы мне самому не наделать глупостей.

— Не беспокойтесь, — улыбнулась незнакомка. — Об этом не беспокойтесь!

Фомину как-то сразу стало ясно, что она действительно не допустит никаких глупостей.

— Ну что ж! — сказал он. — Кажется, вы знаете, чего хотите.

— Да. Дождаться конца этого спектакля… — Она посмотрела ему прямо в глаза, на мгновение дольше, чем предполагает минутное знакомство, но он подумал, что она солидаризируется с ним в оценке пресловутого «Гамлета» и не стал просчитывать смыслы, вложенные во фразу.

Её звали Мария, и тот миг, который она ему подарила, сгорел, как порох на лезвии ножа. Может быть, она и убивала время до конца спектакля, но убитым оказался он. Словно пораженный молнией Фомин смотрел, дышал, говорил что-то, и все время рассеяно улыбался.