Страсти по Фоме - книга 2

Корреспондент то ли «Голоса», то ли «Свободы», расспрашивал посетителей кафе, является ли Россия полноправным восьмым членом Большой Семерки, на встречу с которой поехал президент. Ответы были разные. И то, что недостойны и неполноправны. И то, что гады они.

— Кто?

— Без комментариев!

И то, что сама Семерка недостойна России, потому что главное событие в России, это поездка президента и патриарха к мощам Саровского. И вот это действительно событие, которое перевернет мир — все погибнут, а русские останутся, с нами Бог потому что!

— А вы как считаете?

— А я никак, я неграмотный!..

— А я считаю, что это они малоразвитые! В каком городе еще столько мерседесов? А где еще так дорого жилье? Москва — самый дорогой город в мире! Только Япония еще кое-как! Остальным — работать и работать!

— Так, может, России возглавить семерку?

— На хрена раскрываться, пусть помогают! Мы потихонечку, темной лошадкой, так оно надежнее!.

— У меня кошелек спёрли, какая еще свобода, после этого? Верните, скажу!..

— Иди ты со своей «семеркой», я «тройку» пью! — послал кто-то корреспондента, в конце концов…

Бульвар продолжал листаться, словно бесконечный фотоальбом. И эта стрельба. Почему все время стреляют, поражался он, глядя, как крошатся стулья рядом с ним…

Он становился частью пейзажа, возле него незаметные люди передавали другим незаметным людям незаметные серые конвертики. Самая сокровенная «переписка» происходила у него на глазах, словно он был У.Берроуз, самые драматические коллизии. Он достиг полного единения с жизнью — жизнь его не замечала. Шелест серых губ. Иногда он ощущал и на себе её несвежее дыхание: «чеки есть?.. чеки надо?..» — но он никак не мог вспомнить, что это такое.

Скины прошли грозной лавиной. Эти вообще никого не боялись, настолько их было много, странно, что они не выкинули Фомина из-за стола, возможно, потому что он их тоже нисколько не боялся. Они по быстрому, с пивом, объяснили ему геополитику многострадальной России. Страну оккупирует всякая мразь: черные, желтые, жиды, чурки, причем, самые страшные из них — евреи, это они всех завозят, «когда проснемся будет уже поздно…»

— В смысле? — поинтересовался Фома, как раз боявшийся именно таких пробуждений: когда все поздно.

— В шмысле! Евреи и коммунисты завозили к нам цветных — негров, там, вьетнамцев, чурок. Теперь эти завозят к нам наркоту, спид, пидоров, чтоб русский народ вымер!

— А-а?.. — открыл рот Фома на такую демографию.

— Жуй на! Ты русский или нет, не понимаешь? Мы вымрем, а они останутся, типа местные, понял? И вся страна голая перед ними! Одна шестая! Они телок наших будут драть, а ты смотреть будешь, да?.. Пойдем азеров долбить, надоели уже!

За одним из столов на террасе сидели смуглые молодые люди в черных кожаных куртках, может быть и азербайджанцы, потому что паспортов у них скины не спросили (не милиция!), начали сразу бить по головам пивными кружками. Те, поудивлявшись гортанными голосами, вынули пистолеты и их неожиданно оказалось гораздо больше, чем предполагали бритоголовые, они словно выползали из-под каждого куста. Фома снова очутился у урны, так как места разгулявшемуся интернационализму было явно маловато. Началась беспорядочная стрельба, все легли, взорвалась машина…

Потом он обсуждал виды на урожай в Саратовской губернии с тремя партизанского вида фермерами и уже совсем было решил туда податься, как пропали и фермеры. Но появился Тоша, из Канады. Тоша несколько смутился и даже вернул очки.

— Ты все равно спал, — пояснил он.

— А деньги?

— Какие деньги? Деньги здесь не причем! — сделал Тоша оскорбленное лицо. — Ты думаешь, я за деньги работаю?.. Еще коньячку?..

Фома понял, что деньги теперь, как минимум, в Канаде, работают на профессиональный хоккей, вместо того, чтобы поправлять его здоровье, которому, кстати, коньяк уже не помогал. Его колотило и скручивало, какой-то неизвестной ему лихоманкой. Он долго и мучительно гадал, что это с ним, пока в мутнорадужье дня перед ним не нарисовался Ефим, кажется с Верой (виделось уже плохо).

— Вот он где! — сказал Ефим с удовлетворением. — Творческая ломка!

Он раздвинул стулья, осмотрел стол и творческую загаженность вокруг.

— Ну и где твой одноразовый роман? — поинтересовался он, пристально вглядываясь в Фому. — Давай доставай, не томи, ты обещал, властитель дум-дум!..

Ефим что-то говорил, Вера молча уселась за стол, закинула ногу на ногу и затянулась сигаретой так глубоко, что сразу пропала в дыму. Слова долетали до Фомы странными абзацами без начала и конца, как обрывки старых газет, из которых никогда не узнаешь, что же случилось на самом деле. О романе, тем более туалетном, он вообще слышал впервые. Это что?..