Читаем Стратегия конфликта полностью

Это не просто вопрос о том, какого мнения об этом различии придерживаются нейтральные страны Азии или европейские союзники. Здесь затронуты отношения между нами и русскими, т.е. понимание, которое может существовать между нами, нравится нам это или нет. Этот вопрос имеет отношение к тому, полагают ли русские, что мы разделяем с ними молчаливый расчет на то, что существует предел, исключающий применение ядерного оружия. В интересах ограничения войны нам следует желать, чтобы русские или китайцы не поверили в то, что если мы первыми используем атомное оружие в локальной войне, то всей идее ограничений брошен вызов и что этим мы продекларируем, что не считаем себя связанными никакими ограничениями. Нам следует желать, чтобы они истолковали наше применение ядерного оружия как совместимое с концепцией ограниченной войны и с нашей готовностью молчаливо сотрудничать в нахождении и признании ограничений. Нам следует желать, чтобы применение ядерного оружия нашей стороной не было обременено чрезмерным символическим содержанием. Так что если я прав в том, что различие между ядерным и неядерным оружием существует в смысле, пригодном для ограничения войны, и если мы, однако, хотим максимальной свободы использовать атомное оружие, то в интересах ограничения войны мы должны разрушить или стереть это различие настолько, насколько это возможно. (Помочь в разрушении этого различия может, например, специально разработанная программа скорейшего и широкого применения «ядерного динамита» в проектах земляных работ, особенно в слаборазвитых странах, и то же будет справедливо для программы обучения войск дружественных слаборазвитых стран тому, как выжить после ядерных взрывов, используя для этих целей на территории этих стран некоторое количество настоящих зарядов.) Если мы, напротив, желаем увеличить имеющееся молчаливое взаимопонимание с нашими врагами по поводу того, что ядерные вооружения принадлежат к особому классу и должны быть подчинены определенным особым условиям, то соглашение о приостановке ядерных испытаний (или даже всего лишь обширная дискуссия по такому соглашению), по всей вероятности, будет способствовать этой цели[138]

.

Второй вывод состоит в том, что принципиальный запрет на применение атомных вооружений в ограниченной войне может исчезнуть после первого же их применения. Трудно представить, что молчаливое согласие по поводу того, что ядерное оружие отличается от других вооружений, окажет мощное влияние в случае следующей

ограниченной войне после того, как оно уже было применено в предыдущей. Поэтому мы, по всей видимости, не можем игнорировать это различие и применить ядерные вооружения в некоторой войне, где их применение могло бы предоставить нам преимущества, а впоследствии полагаться на такое различение в надежде, что и мы, и враг воздержимся от применения ядерного оружия. Один из потенциальных ограничителей войны будет, по существу, навсегда дискредитирован, если мы разрушим традицию и создадим обратный прецедент. (Могут также существовать концепции пределов или особых районов неприменения такого оружия, которые мы считаем само собой разумеющимися и которые следует заново исследовать на предмет того, действительно ли они изначально были побочными продуктами предполагаемого запрета на ядерное оружие и могли бы исчезнуть вместе с этим запретом. Мы можем снова обратить внимание на роль, например, кораблей ВМФ, отчасти чтобы предвидеть действия противника в отношении их, а отчасти во избежание неправильной интерпретации намерений врага, если он станет действовать в отношении них их иным образом после того ядерное оружие вступило в игру.)

Третий вывод состоит в том, что в случае применения этого оружия первыми мы должны иметь в виду не только изначальные цели ограниченной войны, но и в не меньшей степени образцы и прецеденты, которые мы тем самым устанавливаем, а также «ядерная роль», которую мы принимаем на себя. К примеру, если бы в обороне Кинмена было применено ядерное оружие, то, по всей видимости, нам следовало бы куда меньше беспокоиться об исходе операции, чем о характере обмена ядерными ударами, об устанавливаемых им прецедентах, о роли которую мы и наш противник принимаем на себя в ходе этих действий. Мы бы не просто использовали это оружие ad hoc в конкретной небольшой войне, но по существу в значительной мере сформировали бы будущие ограниченные ядерные войны. (Когда мальчик наставляет на учителя нож с выкидным лезвием, то учитель, какова бы ни была причина конфликта, почувствует, что наиважнейшим вопросом становится его поведение перед лицом угрозы удара ножом.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Простая одержимость
Простая одержимость

Сколько имеется простых чисел, не превышающих 20? Их восемь: 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17 и 19. А сколько простых чисел, не превышающих миллиона? Миллиарда? Существует ли общая формула, которая могла бы избавить нас от прямого пересчета? Догадка, выдвинутая по этому поводу немецким математиком Бернхардом Риманом в 1859 году, для многих поколений ученых стала навязчивой идеей: изящная, интуитивно понятная и при этом совершенно недоказуемая, она остается одной из величайших нерешенных задач в современной математике. Неслучайно Математический Институт Клея включил гипотезу Римана в число семи «проблем тысячелетия», за решение каждой из которых установлена награда в один миллион долларов. Популярная и остроумная книга американского математика и публициста Джона Дербишира рассказывает о многочисленных попытках доказать (или опровергнуть) гипотезу Римана, предпринимавшихся за последние сто пятьдесят лет, а также о судьбах людей, одержимых этой задачей.

Джон Дербишир

Математика