Страж фараона

— Да, я понимаю, чати. Многие погибли во дворце — семеры, воины и верные служители… Мог быть и еще один убитый… не мной, шакалами Хоремджета… случайно или намеренно, кто знает?

— Боги знают, — произнес Инени, с неодобрением качая головой. — Богам известно все, великая царица. Ты можешь отдать приказ, его убьют, и ни один человек в Та-Кем не усомнится, что виноваты колесничие… те, которых привел Хоремджет… Люди поверят, но боги! Богов не обманешь, моя госпожа!

— Он — вечная угроза, — возразил Сенмут.

— Пути пер’о прямы, — ответил Инени. — Жизнь и смерть — в руке владыки Та-Кем, но он не казнит безвинного.

— Безвинного? — Сенмут задел перебинтованным запястьем о рукоять меча и сморщился. — Безвинного сейчас! А в будущем?

— Твой брат — провидец, и будущее перед ним открыто… ему решать… Но я полагаю, что утром не казнят за то, что свершится вечером. — Инени взглянул на Семена, усмехнулся и перевел взгляд на Сенмута. — А в чем сейчас его вина? В том, что он необуздан и дик? Или в том, что родился от сириянки? Если ты считаешь это винами, то к чему приказывать Хенеб-ка? Вот меч на поясе твоем — иди и убей мальчишку!

Это они о Тутмосе, вдруг догадался Семен, о юном Джехутимесу! О будущем деспоте, завоевателе, оросившем кровью земли от четвертого порога до евфратских вод! Устлавшем их костями и трупами! О том, чьи воины творили еще не виданное в Та-Кем — резали, жгли и вспарывали животы, не щадя ни женщин, ни детей! Но сейчас он не деспот, не завоеватель, а мальчишка тринадцати лет… Судить ли его, карать ли за еще не свершенное? И если карать, то как? Вычеркнуть из истории?

Эта мысль повергла Семена в ужас. Перемещение в прошлое — чудо, свершившееся с ним, — было свидетельством того, что время — субстрат подвижный и, быть может, непостоянный, подверженный переменам. Иначе как он очутился здесь? И почему? Не затем ли, чтобы принять решение в некий ключевой момент, не допустить изменений истории, дабы все свершилось так, как и положено свершиться?

Этот мальчишка Тутмос, который трясется от страха в одном из дворцовых чертогов… этот подросток, чью жизнь можно с легкостью прервать… Да, он принесет ужас и горе сотням тысяч — и в своей стране, и за ее пределами! Но их страдания неизбежны, как ежегодные разливы Хапи, ибо история безжалостна. И ни одну из ее страниц, даже самую жуткую, мерзкую, нельзя переписать, или добавить к ней слово, или хотя бы знак пунктуации. Казнить нельзя помиловать… Только история знает, где в этой фразе запятая.

«Из песни слова не выбросишь, — со вздохом подумал Семен, — хоть и не песня нас ждет, а похоронный плач…»

Внезапно он заметил, что в комнате наступило молчание; царица, Инени и Сенмут глядели на него, явно ожидая слов провидца. Понурив голову и ощущая вдруг навалившуюся неимоверную усталость, Семен выдохнул:

— Его нельзя убивать… нельзя, что бы он ни содеял в будущем. Никто из нас не властен над его жизнью и смертью. То и другое — в руках богов!

Ему показалось, что все трое облегченно вздохнули, выслушав этот приговор. Тень сожаления промелькнула на лице царицы, потом она, соединив ладони перед грудью, кивнула головой:

— Да будет так! Царь не спорит с богами… Теперь идите и вкусите отдых. Ты, мудрый Инени, и ты, Сенмут… Я хочу поговорить с провидцем.

Когда брат и жрец вышли, Семен опустился на пол у кресла, обнял ее колени и прижался к ним щекой. Ладонь царицы коснулась его волос, с бережной лаской скользнула по щеке, и он понял, что Меруити снова рядом. Пальцы, которые он целовал, струили прохладу, покой и нежность.

— Ты говоришь, что его нельзя убивать, — послышался тихий голос, — и я принимаю твое решение. Но… — пальцы ее дрогнули, — боюсь, мой любимый, мы пожалеем об этом… через десять или двадцать лет… Придет пора раскаяться в своем милосердии.

— Верь мне, — шепнул Семен, — верь и помни о сказанном тобой. — Он поднял голову, всмотрелся в ее бездонные глаза и медленно произнес: — Я должен быть рядом, так, чтоб уши мои слышали шепот твоих губ, чтобы твоя рука меня охраняла, а разум — направлял… И вот я — рядом! И говорю, что дело не в сожалениях, не в милосердии, а в том, чтобы будущее осталось неизменным — таким, каким его видят боги и позволяют иногда увидеть мне. Этот мальчик, почти чужеземец по крови, дикарь, как вы его называете… он… он принесет много горя людям… Но одна из твоих дочерей станет его супругой, и род отца твоего продлится. Ты ведь не хочешь, чтобы он закончился на тебе?

Она кивнула.

— Нет. Дочери мои малы, и рано думать об их супружестве. А я… Я еще молода и, возможно, могла бы найти кого-то из знатных семеров с каплей царской крови, кого-нибудь вроде покойного Софры, чтобы родить наследника… Но не хочу! — Руки ее обхватили шею Семена. — Не хочу!

— Ты даришь меня радостью, Меруити. — Он помолчал и спросил: — Что будет с ним? Не через десять или двадцать лет, а в ближайшие годы? Как ты поступишь?

Лоб ее пересекла морщинка.