Страж фараона

— Сделай побольше таких опахал и пусть их хранят в твоей гробнице, — посоветовал Семен.

— Для чего? — Оторвавшись от гуся, Пианхи вытер стекающий по подбородку сок.

— Подаришь их судьям Осириса, чтобы пропустили тебя в поля Иалу. Жарковато у них в канцелярии, так что опахала пригодятся.

— Не богохульствуй! Эти судьи неподкупны! — выкрикнул Кенамун.

— Мне лучше знать, — сказал Семен, чувствуя, как в голове шумит хмельной напиток из Абуджу.

Может быть, он произнес бы еще какие-то неосторожные речи, но брат коснулся его запястья и поднял чашу:

— Выпьем за девушку, прекрасную, как цветок лотоса! — Сенмут повернулся к Пуэмре: — За Аснат, твою сестру! Пусть скорей войдет хозяйкой в этот дом!

Они выпили, и Сенмут кивнул арфисткам. Тихая мелодия поплыла над садом, а Джхути, чей голос мог соперничать с томными звуками арф, запел:

Подари мне улыбку, прекрасный цветок лотоса,Спустись в сад, дай насладиться видом твоим,Взгляни на меня, обрадуй мое истомленное сердце.О, как я люблю тебя!Стан твой — пальмовый ствол, дыхание ароматней мирры,

Груди — виноградные гроздья, а губы источают мед —Подобного меда не собирают даже в полях Иалу.О, как я хочу вкусить его!Вот идешь ты, словно Хатор, нежнейшая богиня,И сердце мое замирает, и кажется, что заряСпустилась на землю после темной ночи.

О, как я люблю тебя!

О, как я люблю тебя!

Любовная песнь звучала в ушах Семена, когда через четыре дня он шагнул на увитую зеленью террасу Дома Радости. Меруити ждала его, сидя в кресле из черного дерева и слоновьих бивней; две девочки играли у ее ног. Старшей, Нефру-ра, было лет семь, младшей, Мерит-ра — не больше пяти. Семен знал, что одна из этих девчушек станет супругой Джехутимесу, великой царицей Тутмоса III, и родит ему сына. Другая, кажется, умрет — но которая из двух? Этого он не мог припомнить.[26]

— Я пришел, великая царица, и принес вот это…

Раскрыв сумку, от стал выгружать игрушки — деревянных лошадок и осликов, быка с изогнутыми лирой рогами, барана и овцу, гривастого льва и длинноногого гепарда, толстого смешного бегемота, раскрашенные фигурки охотников и пастухов. Глазки у меньшей из девочек округлились, старшая, Нефру-ра, восторженно завизжала, а губы Меруити расцвели улыбкой.

— Ты сумел мне угодить! Или это новая хитрость? Хочешь, чтобы я развеселилась?

— Хочу, — признался Семен. — Но детский смех мне тоже приятен, а слышу его я нечасто. Ты ведь знаешь, госпожа, что нет у меня ни сына, ни дочери, ни жены… нет никого, кроме брата, которого ты возвеличила.

Он сделал жесты благодарности, но казалось, что царица их не замечает.

— Ты мог бы взять жену, — промолвила она. — В Уасете много красивых девушек.

— Много, — кивнул Семен, — но их красота не уживается с умом. Я подожду, поищу. Или не буду искать… Кто знает, вдруг я уже встретил самую умную и прекрасную?

Взгляд Меруити потеплел, губы беззвучно шевельнулись, будто приказывая продолжать, но тут явился, поскрипывая кожаным доспехом, начальник стражей Хенеб-ка. Явился, бросил подозрительный взгляд на Семена, преклонил колени перед царицей и протянул ей свиток. Она развернула зашелестевший папирус, нахмурилась, хлопнула ладонью по подлокотнику кресла; будто из-под земли возникли служанки и увели дочерей. Младшая прижимала к себе лошадку и ослика, старшая, руки которой были полны игрушек, обернулась к Семену с благодарной улыбкой. Кто из них умрет? — снова промелькнуло в голове, и мысль о неизбежном наполнила его печалью.

Он поднял глаза. В кресле перед ним сидела уже не Меруити, а великая царица Хатшепсут, дочь бога и супруга бога. Зрачки ее потемнели, губы сжались, маленький упрямый подбородок будто бы стал тяжелее, в полной гармонии с окаменевшим лицом; оно сейчас казалось маской, к которой в следующий миг приделают недостающие детали — бороду, клафт, парик и двойную корону с уреем. И будет не женщина, а львиноголовая Сохмет, владычица жизни и смерти, готовая карать и устрашать… Но Семен любил ее даже такую.

Черты царицы расслабились, она отбросила свиток, наклонилась к стоявшему на коленях Хенеб-ка и что-то шепнула ему. Он развел руки жестом покорности, поднялся, скрипнув ремнями доспеха, и зашагал к спускавшейся в сад лестнице. Рукоять секиры билась о его бедро.

— Кажется, я пришел в тяжелый день, — молвил Семен, провожая взглядом Хенеб-ка. — Мне надо удалиться, прекрасная госпожа?

— Не надо. Рисуй! — Она потерла лицо ладошками, потом встряхнула их, будто сбрасывая напряжение. — Все дни тяжелы, и я отдыхаю, когда ты здесь. Ты говоришь со мной, и я не думаю о мрачном.