Страж фараона

— Софра, первый пророк, призвал нас на совет. Хапу-сенеба, меня и высших правителей храмов из Танарена, Кебто, Джеме и других окрестных городов… Конечно, и Рихмера, Ухо Амона… Они, Софра и Рихмер, велели проследить, не появятся ли где-то люди, похожие на воинов, а если появятся, то где и сколько. — Помолчав, он наклонился к Семену и шепнул: — Они что-то подозревают, Сенмен… Я знаю, Инхапи и Рамери шлют Софре письма, и, чтобы его успокоить, в письмах тех сказано, что воины меша Сохмет — лучшие из лучших! — ожидают команды за первым порогом. Повелит Софра, и через несколько дней воины будут в Городе… Но отряды Пантер и Львов уже прячутся в Нут-Амон, в Кебто и других местах, а с караванами от Южных Врат плывут Гиены и Гепарды… все, как ты посоветовал Инхапи… Через сорок дней в Городе скопится тысяч пять воинов, мы будем готовы, но я боюсь, что это время нам не продержаться. Если тайное станет явным…

Он смолк, глядя на Семена с каким-то странным ожиданием.

— Надо выиграть время… надо… — пробормотал тот, затем спросил: — Что может сделать Софра?

— Многое, Сенмен, многое! Может сговориться с Хоремджетом, или отправить гонцов к меша Птаха в Мен-Нофр, или подослать убийц к царице, или похитить пер’о… В Та-Кем достаточно храмов, чтобы спрятать хоть сотню таких малолетних царей!

Семен нахмурился.

— Убить царицу… это, наверное, непросто… Хенеб-ка — бдительный страж…

— А Рихмер — Ухо Амона, и соглядатаи его повсюду, ибо всюду есть жрецы. Жрецы — знание, царь — сила и воля, народ — плоть и мышцы, и три эти камня державы скрепляются повиновением. Чтобы оно было прочным, есть тайные наблюдатели и доносчики, есть дознаватели и есть убийцы. А коль они есть, то стоит приглядеть не за одними немху… Может быть, за мной и за тобой, за знатными семерами, а за царицей — наверняка. У нее ведь много слуг и много телохранителей… Как узнать, какой из них добавит яда в кушанье или метнет стрелу?

«Все, как у нас, — подумал Семен, — киллеры, искусствоведы в штатском, бойцы невидимого фронта…» При мысли, что Меруити могут убить, сердце его дрогнуло, затрепетало, но тут же вернулось к прежнему ритму. То, что не случилось, не случится! — мелькнуло в голове, однако вслух он вымолвил:

— Это мне не нравится.

— Мне тоже, но гранат красен, а лотос бел, и с этим ничего не поделаешь. Как не выведешь пятен с боков леопарда. — Инени погладил лежавшую перед ним накидку и спросил: — Что подсказывает твоя мудрость, друг мой? Как отвратить угрозу? Как делают это в твоей стране и в тех далеких временах, откуда ты явился к нам?

Семен обвел взглядом книгохранилище. Оно выполняло функции библиотеки, нотариальной палаты и государственного архива; тут, в сухих подземельях и прохладных залах, пристроенных к Дому Жизни, лежали на полках и в сундуках бесчисленные свитки папируса, пергаменты, сирийские ткани, кедровые доски и глиняные клинописные таблички с евфратских берегов. Дипломатическая переписка, указы и завещания владык, религиозные тексты, перечни трудовых повинностей, даней из покоренных стран и собранных в Та-Кем налогов, списки пожертвований и наград, а также песни, поэмы, сказки, поучения, научные и философские трактаты… Немногое дойдет до будущих времен, но и дошедшего хватит потомкам, чтобы понять: были в Обеих Землях свои Сервантесы и Шекспиры, Пушкины и Байроны, Гомеры и Платоны… Были!

Теперь вот и Маккиавели есть, с угрюмой усмешкой подумал Семен.

— Ты спрашиваешь, как это делают в моей стране? Так же, как всегда и всюду: перекупают людей из противного стана. Не самых главных, но таких, от коих зависят вожди. Вот, скажем, этот Рихмер… Кто он такой? Чего он хочет? К чему стремится?

— Рихмер — тень Софры, — пояснил Инени. — Софра возвысил его из немху, дал ему земли, стада и власть, мед и вино, мясо и хлеб… Все дал! И мы, клянусь Маат, большего не сможем ему предложить!

— Разве? Всякая тень хочет сделаться тем, кто ее отбрасывает, — промолвил Семен. — Но о тенях — как-нибудь попозже, а сейчас скажи мне, Инени: ты знаешь, что я бываю в Доме Радости, у великой царицы?

Жрец кивнул.

— И Рихмер с Софрой тоже об этом знают?

Новый утвердительный кивок.

— Разумеется, друг мой! Известно, что ты рисуешь, лепишь из глины и говоришь с царицей. Я думаю, это хорошо. Время смутное, а речи твои мудры и вселяют в нее уверенность.

— Она сказала тебе об этом?

— Да.

— Но ведь не каждое слово из наших речей передают Рихмеру?

— Надеюсь, не каждое. И от меня он не услышит ничего, Гор тому свидетель! Великий Гор, чьи глаза — луна и солнце, а крылья покоятся по обе стороны небосклона!

— Вот и оставим его в покое. Его, но не Софру с Рихмером. Пусть они узнают от тебя кое-что похожее на правду — например, что я провидец и маг, что царица верит мне, как призраку первого Джехутимесу, и слово мое весит сто дебенов золота: могу склонить ее к Софре или к Хоремджету.

Пару минут Инени сидел в молчании, потирая ястребиный нос и рассматривая Семена маленькими запавшими глазками, будто видел его впервые; затем проговорил:

— Рихмер хитер! Думаешь, поверит?