Страж фараона

— Кто такая? — спросил Семен, переступив порог комнаты.

Аснат улыбнулась ему, а темноглазая незнакомка, испуганно вздрогнув, сползла с сиденья, рухнула на пол и принялась кланяться.

— Нефертари, великий господин… дочь хранителя врат в святилище Амона… твоя недостойная служанка…

Она в смущении прятала лицо, но Семен осторожно, двумя пальцами, приподнял ей подбородок.

— Откуда ты знаешь, что я — великий господин?

— Отец сказал… сказал, если придет человек, подобный Апису, высокий ростом и грозный видом, то это — великий господин… Еще сказал: ты, Нефертари, должна быть почтительной и угождать ему, как самому пер’о — жизнь, здоровье, сила!

— Хм-м, подобный Апису… — Семен подмигнул Аснат, колдовавшей у чаши с целебным питьем. — Скажи, сестра Пуэмры, разве я похож на быка? Уши и нос вроде нормальные, да и рогов нигде не прячу… может, вырастут, если женюсь… — Он повернулся к Нефертари. — Ты ошиблась, милая; хоть я и высок, но не слишком велик и грозен. Я ваятель Сенмен, брат Сенмута, и там, на ложе, валяется один из моих нерадивых помощников.

Нефертари, однако, продолжала кланяться, опустившись на колени и сгибаясь втрое, так что Семену пришлось прикрикнуть:

— Встань! И не царапай коленки о пол! Они у тебя не для этого, детка.

— А для чего, господин? — робко спросила она, поднимаясь.

— Скоро узнашь… через год-другой, — Семен подошел к изголовью Пуэмры и опустился на сиденье. Аснат хихикнула. Сенмут, наверное, ей уже растолковал, зачем у девушек колени и все остальное, что расположено повыше. «Подожду до фаофи или до атиса, когда наступит покой в державе, — решил Семен, глядя на невесту брата, — и поженю их. В конце концов, таков мой долг как старшего в семье! Хватит братану щупать арфисток… да и мне, пожалуй, тоже».

Он представил на миг губы и груди Меруити, блаженно усмехнулся, потом взглянул на Пуэмру, и улыбка сползла с его лица.

Вид был — краше в гроб кладут. Мумия, да и только! Кожа бледная, тело в полотняных бинтах от подмышек до пояса, бинты на обоих бедрах и левой руке, а на щеках, у губ и ноздрей — алые ниточки шрамов; видно, резали ножом, однако с неторопливостью и осторожно, чтобы прочувствовал боль, но смог говорить. «Может, все и заживет, — горестно размышлял Семен, разглядывая ученика, — может, и беды особой нет — шрамы лишь украшают мужчину, а вот с пальцами Инени прав. Не пришьешь назад, не приставишь! Хорошо, хоть на одной руке… а если бы на двух? Ни писать, ни рисовать, ни девушку погладить…»

Но больше ран и изувеченной ладони его пугали глаза ученика. Было в них что-то тоскливое, безнадежное, будто Пуэмра решил, что жизнь его закончена, фонтаны радостей земных иссякли и что пора переселяться в Джеме, к покойникам на левый берег. Вот только почему? Вид, конечно, неважнецкий, однако жив, раны чистые, не воспалились, кости целы, глаза с языком на месте, как и главнейший орган… Опять же девушка рядом крутится… очень приятная девушка, тут поганец Рихмер не соврал… Одни глазищи да кудри дорогого стоят!

— Он ждал, — тихо промолвила Аснат за спиной Семена, — ждал, когда ты придешь, мой господин. Сказал, что не умрет, не повидавшись с тобой… Но зачем ему умирать? Мы его любим, — она обняла хрупкие плечи Нефертари. — Мы не хотим, чтобы он ушел к Осирису!

— Что-то жарко сегодня, — заметил Семен, посматривая на знойное небо. — Жарко… Вот что, девочки: идите в сад и приготовьте мне уам. Вина поменьше, а сока граната — побольше… И можете не торопиться.

Когда они вышли, он склонился над Пуэмрой.

— Мрачный ты, как я погляжу. С чего бы? Ведь не в постель Сохмет улегся! Ты в доме Инени, и рядом с тобой не дознаватель с ножиком, а молодая красавица с опахалом. Ну, и я, твой учитель… Зачем умирать?

Лицо юноши вдруг стало жалким, рот судорожно скривился, затем хлынул поток отрывистых, почти бессвязных слов:

— Смерть… смерть и наказание… мой удел… ибо я предал… предал двоих… первого своего наставника и второго… Инени, отца мудрости, и тебя, посланца богов… Нет мне прощения — ни в этом, ни в загробном мире! Я скорпион… ядовитый гад… гиена побрезгует трупом моим, шакал помочится на мои кости…

— Во-от в чем дело! — протянул Семен. — Вот оно как! Ну, Инени, отец мудрости, на тебя не в обиде; он знал, что ты не порочишь его — скорее, наоборот. Так что успокойся, парень. Рановато тебе к парасхитам.

— Ты… ты не знал… — дыхание Пуэмры сделалось прерывистым. — Я доносил Уху Амона… мелкое, неважное… а хотелось ему другого… того, о чем Инени запретил говорить… откуда ты явился… что умеешь… прислан ли светлыми богами или Сетхом… Я не сказал бы ничего, но боль… было так больно, учитель! — Он сморщился и всхлипнул. — Когда мы сражались с нехеси — там, у порогов, где встретили тебя, — кровь обагрила мое копье… Я защищался и убил разбойника… но видит Амон, лучше убили бы меня! Предатель и в богатой гробнице предатель, а воин, пусть лишенный погребения, все-таки воин!

«Стыдится, — подумал Семен, — от того и жить не хочет. Вдруг и правда умрет? Совсем ни к чему!»

Он положил ладонь на лоб Пуэмры.