Читаем Страж порядка полностью

– Один, а что там перемычка или пролив, это так, это не считается. Я про это все знаю, у меня соседка парком занималась, общественница, плакаты рисовала, в пикетах стояла, когда вон тот дом впритык построили. – Светлана показала на двадцатиэтажный дом, построенный несколько лет назад вплотную к парку.

Эрих помнит: да, были пикеты с лозунгами: «Спасем “Дубки”». Активисты утверждали, что дом с глубоким гаражом нарушит подпочвенный водный уровень и деревья засохнут. Эрих был с ними солидарен, но не примыкал: знал, что бесполезно. У застройщиков связи и деньги, а у активистов ничего, кроме активности. Но они старались. Ими руководил, кажется, какой-то депутат, который собирался переизбираться. Они достали несколько старых машин и ржавый микроавтобус, там отдыхали, пили чай и кофе, писали бумаги и собирали подписи. Когда дом был построен, а протесты стихли, подержанные машины так и остались и несколько лет торчали у парка, ветшая и грязнея. Сами за природу, а сами же и нагадили, мысленно осуждал активистов Эрих.

А парк выжил. Но его вскоре начали реконструировать. Осушили пруд, расчистили, застелили дно чем-то черным, насыпали гравия. Вокруг тоже велись работы – прокладывали новые дорожки с новыми, уж это само собой, бордюрами, переделывали детскую площадку. Самое загадочное действие было: протягивали через весь парк к пруду огромную пластиковую трубу. Она пересекала аллею, ведущую к трамвайной остановке, через нее сооружали деревянный мостик. Потом трубу разбирали. Разбирали и мостик. Потом опять протягивали трубу. И опять разбирали. И опять протягивали. И опять разбирали. И так несколько раз. Зачем это было, Эрих так и не узнал. Помнит: зимой маленькие дети залезали в трубу. Некоторые проходили насквозь, когда труба была открыта с двух сторон. Наверное, страшно – труба длиной метров пятьсот. Еще он видел: малыши, находясь на разных концах трубы перекрикивались, и их было удивительно хорошо слышно. Кричат без трубы – ничего не слышно, а через трубу – будто рядом. Это их веселило.

Реконструкция парк доконала. Он стал красивее, но во многих местах после дождя появлялись лужи и болота. Такие большие, что утки с пруда приходили сюда плескаться. От болот наносило гнилостным запахом. Вот так и жизнь наша, напрашивается сравнение, она стала красивее, но гнилее.

– Если серьезно, то я верующий, – сказал Эрих. – Но я верующий сам по себе, без церкви. Вера – в душе человека.

Светлана тут же перестала улыбаться. Совестливые люди так делают, когда заходит речь о религии. Кто из уважения, а кто на всякий случай. Эрих тогда еще не понял, что она не совестливая, а умеет подыгрывать. Как и все.

Они пошли к пруду или к прудам, пусть каждый остается при своем мнении. Эрих предложил угоститься мороженым. Он, как всегда, выбрал ванильное с молочным шоколадом, а Светлана пломбир во фруктовой глазури.

Уже это должно было насторожить Эриха. Фруктовая глазурь – вещь искусственная, с красителями и ароматизаторами. Возможно, и в современный шоколад добавляют красители, но вряд ли много – потеряется слишком знакомый вкус. А во фруктовую глазурь пихают что угодно. Любить ее – не уважать себя. Это касается и цветных напитков – кока-колы, пепси-колы и всех остальных. Эрих никогда их не покупает и не пьет, предпочитает простую воду. Изредка квас. Еще «Байкал» может выпить. Хороший напиток с особенным вкусом, немного лекарственным, но ведь и лекарства бывают вкусными. Мать в детстве что-то давала Эриху с ложечки, какой-то лечебный сироп, Эриху нравилось. Были бы мы умные, сделали бы «Байкал» российским брендом. Во всем мире продавали бы. Но мы умные только для себя, а не для страны.

Они посидели на лавочке. Ели мороженое, смотрели на людей, на пруд.

– Много народа сегодня, – сказал Эрих.

– Воскресенье.

– Сегодня воскресенье?

– Не знал?

– Как ушел с работы, перестал следить.

– Это точно, когда работаешь, всегда знаешь, какой день. Значит, ты не охранник сейчас?

– Нет. Ищу что-нибудь по специальности. Я экономист, в колледже учился. Не закончил, потому что понял, что экономистов и так полно. И работать надо было, мама заболела. Но сейчас другая ситуация, опять экономисты нужны.

Эрих не знал, правда ли, что нужны экономисты. И он не искал работу по специальности. Он говорил и удивлялся, зачем обманывает? Как зачем, хочет казаться лучше. Вот оно, началось. Женщины всегда вынуждают врать.

– А я по специальности кондитер, – сказала Светлана, – но тоже вот – на раздаче. Ничего, продвинусь, перспективы есть. Раньше со столов убирала, потом официанткой, сейчас напитки разливаю, алкоголь. На алкоголь кого попало не поставят, но я кондитеркой хочу заняться. Не то чтобы сразу шеф-поваром, но в перспективе почему нет? У меня авторские изделия есть, сама придумала, приберегаю пока. Надо будет тебя угостить.

И это тоже должно было насторожить Эриха. Угостить изделиями, сказала она. Но это возможно только в домашней обстановке. Значит, она запланировала встречу в домашней обстановке? Но Эрих будто не замечал. Вспомнил позже.

Они еще немного посидели, потом Светлана сказала:

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги