Страж раны

— Шустовский… — согласился Анубис, чуть помолчав. — А ты непростой парень, Косухин. Коньяки, выходит, различаешь! А еще из крестьян!

Степа не стал пояснять, откуда помнит вкус шустовского коньяка. Теперь солнечный напиток окончательно ассоциировался у него с близкой смертью. Пил Степа медленно, вспомнив, как это делал белый гад Арцеулов, с удовлетворением чувствуя, как с каждым глотком ему становится легче. Он сумел приподняться, сесть и даже пригладить мокрые спутанные волосы.

— Еще чего хочешь? — поинтересовался Анубис. — Давай, не стесняйся — положено.

— Умыться, — Степа потрогал запекшуюся на лице кровь и сморщился. — И папиросу.

Мордатый парень принес ведро воды и полотенце. Кое-как смыв кровь. Косухин закурил папиросу неведомой ему марки — очень крепкую, с темным табаком. Перед глазами все поплыло, он почувствовал, как дрожат руки.

— Не спеши! — подбодрил Анубис. — Докуривай, подождут. Да, крепок ты, красный командир! Теперь понятно, почему Слава Волков за тебя просил. Сам, дурень, виноват. С тобою ведь Главный говорил! Неужели не убедил?

— Не-а, — спокойно ответил Косухин. Похоже, тот, кто беседовал с ним в темной камере — действительно главный в этой банде. Жаль, уже не придется узнать побольше об этом сладкоголосом…

— Против кого прешь, Косухин? Против главного проекта революции! Да ты просто дурак!

— Заткнись! — не выдержал Степа. — Причем тут революция?

— Вот недоумок! — Анубис даже засмеялся. — Да на кой черт нам твои Сиббюро и вшивые повстанцы с берданками?! Нам нужна сила! Понял? Сила! А здесь будет центр — Око Силы! Уразумел?

«Око Силы… — повторил про себя Косухин. — Вот оно, значит, что…»

— А, может, плюнешь на свою дурь, а, красный командир? Еще не поздно. Сдай всех этих гадов — и я сам за тебя буду Главного просить. Нам такие, как ты, нужны живыми… Ну так чего?

— А пошел ты!.. — с удовольствием выговорил Степа, кидая окурок. — Колом бы всех вас осиновым!

…Вошли двое, в такой же темно-синей форме и, подняв Косухина с пола, потащили из камеры. Он хотел осмотреться, но его тут же успокоили сильным и точным ударом по голове, а затем уложили на носилки, накрыв чем-то тяжелым и темным. Покуда его несли, Степа никак не мог понять, что в происходящем ему кажется странным. И, наконец, сообразил — его несли ногами вперед, словно красного командира Косухина уже не было в живых…

…Носилки долго несли куда-то вверх по лестнице, затем пахнуло холодом, — очевидно, они выбрались на поверхность. Носилки качнуло — те, кто их нес, переступали высокий порог. Наконец Степа почувствовал, как его спина коснулась чего-то твердого.

Он хотел пошевелиться, но тут покрывало сдернули, и вокруг груди крест-накрест легли толстые веревки. Послышались торопливые шаги. Похоже, парни в синем старались не задерживаться в этом месте. Косухин остался один.

Он попытался приподняться. Веревки мешали, да и мышцы слушались плохо, но кое-что удалось увидеть. Он лежал в большом полутемном зале, освещенном двумя светильниками, горевшими по углам. Они были не электрическими, а обычными, масляными. В тусклом свете можно было различить, что стены зала когда-то покрывали барельефы, но, как и повсюду, где бывал Косухин в последнее время, чьи-то руки тщательно выровняли поверхность камня.

Возвышение, куда его положили, находилось как раз в центре зала. Внезапно Степа сообразил, что начинает замечать еще один источник света. Прямо перед ним, шагах в двадцати, что-то горело неярким, едва различимым красным огоньком. Вначале этот свет был почти незаметен, но с каждой минутой становился все ярче. Вскоре Косухин понял: прямо перед ним, на большом квадратном возвышении, находился огромный, светящийся неровным красным огнем камень странной неправильной формы. Свет становился все ярче, вскоре темнота отступила к углам, и Косухин смог подробно рассмотреть гигантский кристалл, грубо обработанный человеческими руками. Красный свет рос, сгущался. Внутри него стали проступать ярко-белые пятнышки, напоминающие глаза.

— «Голова Слона», — вспомнил Степа. — Вот, значит, и увидел!..

— Хорошо! — Арцеулов встал, бросил еще один взгляд на исчерченную пометками карту Шекар-Гомпа и кивнул. — Быть посему…

План он «обсуждал» уже в третий раз. Сначала с Тэдом, затем с Цонхавой и, наконец, сейчас — в присутствии Наташи, Валюженича, Цонхавы и Цронцангамбо. Присутствовал и молчаливый монах, понимавший по-русски, но он, как и следовало ожидать, не проронил ни слова.

— Мне трудно судить, — поджал губы Цронцангамбо. — Я далек от забот войны… Если что и поможет — то это рог Гэсэра. Его силы не прогонят врагов — но отвлекут….

Настоятель говорил по-бхотски, но Арцеулов и Берг обходились без переводчика — странное искусство Цонхавы действовало по-прежнему.

— Я хочу сказать… — Цронцангамбо на секунду запнулся, — если вас постигнет беда, я открою вход в убежище. Но это не спасет вас и погубит тех, кто доверился мне. Да будет воля Неба…

— Понимаю, — вновь кивнул Арцеулов. — Мы не будем подвергать риску убежище, святой отец…