Стрижи

Утром по дороге к Хромому я оставил в парке в разных местах фарфоровую вазу для фруктов с сине-золотым узором, тостер, который много лет назад, как и вазу, мне подарила мама, и дюжину книг, в основном романов. По мере того как я избавляюсь от своих вещей, во мне растет ощущение легкости, ощущение, будто я постепенно набираю высоту и приближаюсь к исполнению своей мечты – превратиться в стрижа.

Разумеется, в эти серые зимние дни нельзя было увидеть их кружения над крышами. И понятно почему. Те стрижи, которые в положенное время не улетели в жаркую Африку, зимуют поближе к земле, маскируясь под человеческие существа. И они – это мы.

Вчера я лег спать поздно. Написав очередную порцию своего дневника, сидел и портил глаза перед экраном компьютера. В результате сегодня утром залежался в постели. И поэтому позднее, чем собирался, пришел к Хромому, а он забыл вывести Пепу перед сном и не вывел утром (не знаю почему, если он, по его словам, так ее любит). Бедная Пепа вид имела жалкий и вся дрожала от нетерпения справить нужду. Под этим предлогом я уже через пару минут покинул квартиру Хромого, который вознамерился было снова донимать меня своей чертовой язвой.

Едва мы вышли, Пепа со всех ног кинулась к ближайшему дереву. Я решил вернуться домой прежним путем и подольше погулять в парке, чтобы не выводить собаку в полдень. Я сел на скамейку, а так как у меня не было с собой ни книги, ни газеты, стал просматривать новости на экране мобильника, заглядывая время от времени в социальные сети. Иногда я наблюдал за беготней Пепы. Она что-то обнюхивала, метила территорию и резвилась в одиночестве с симпатичной неуклюжестью: одно ухо у нее торчало вверх, другое висело. Я бываю счастлив, видя ее счастливой – с гордо задранным хвостом. Небо покрывали редкие облака, и я наслаждался тишиной, так как воскресным утром в парк мало кто приходит. Каких-то людей я все-таки заметил, но они гуляли далеко от меня. Было не слишком холодно. По моей прикидке, градусов четырнадцать или пятнадцать.

К моей радости, Пепа бесцельно носится туда-сюда, демонстрируя все такие же всплески жизненной энергии, какими отличалась в молодости. Вскоре я понял причину ее оживления. Толстый черный пес с глупой мордой после ритуала взаимного обнюхивания причинных мест пригласил ее поиграть с ним. Оба начинают носиться как сумасшедшие, преследуя воображаемую добычу. Они сталкиваются, потом, словно соревнуясь, мчатся друг за другом. Короче, вполне находят общий язык.

Да знаю я, прекрасно знаю. Местные правила велят в общественных местах, а также в частных владениях, если туда открыт доступ для публики, выгуливать собак «в ошейнике и на поводке для обеспечения безопасности граждан». Но этим воскресным утром вокруг не было ни детей, ни пешеходов, ни полицейских, и мне показалось неоправданной жестокостью запретить Пепе порезвиться на свободе со случайным приятелем.

С некрасивым, старым, пузатым приятелем, наделенным хорошим, если судить по виду и поведению, характером. Меня удивило, что он гуляет один. Но нет. Откуда-то появляется его хозяйка в шерстяной шапке и шарфе, дважды обмотанном вокруг шеи. Слишком уж она закутана для сегодняшней погоды, подумал я.

– Тони!

Надо же, пес носит мое имя! Я перевел взгляд на женщину и поначалу не узнал ее, отчасти из-за того, что нас разделяло расстояние шагов в двадцать, отчасти потому, что внимание мое привлекла ваза для фруктов, которую она держала в руках, моя ваза для фруктов, уже переставшая быть моей.

Подойдя ближе, женщина снова позвала собаку по имени, но теперь в ее голосе звучал еще и вопрос, она смотрела на меня, словно не до конца веря, что я это я.

Теперь мне удалось более внимательно вглядеться в ее черты, не слишком привлекательные, надо заметить, и сердце у меня екнуло.

– Агеда?

28.

Ни один из нас двоих и не подумал протянуть другому руку. Из робости? Думается, в первый миг как Агеду, так и меня неожиданная встреча привела в замешательство. Об этом можно было судить по ее кривой и вялой улыбке, которая наверняка в точности отражала мою собственную. Агеда стояла в паре метров от меня и не знала, как поступить и что сказать, – наверное, выжидала, как поступлю и что скажу я. Вазу Агеда прижимала рукой к животу, будто баюкая младенца, и напоминала комическую фигуру из детского театра. Я продолжал сидеть на скамейке. У меня мелькнула мысль: «Если я встану, она, пожалуй, кинется обниматься». В душе я успел пожалеть, что решил погулять в парке.

Тут Агеда вспомнила, что мы с ней не виделись двадцать семь лет. Позднее, уже возвращаясь домой, я провел свои подсчеты и убедился, что она была права. Наверное, мне было бы проще, столкнись я с ней в другое время и при других обстоятельствах, но только не так, как сейчас, не так неожиданно, когда я плохо выспался, толком не позавтракал, был в ужасном настроении и совершенно не готов к подобным встречам.