Стрижи

Я разглядывал содержимое бутылки на свет – оно было чудесного янтарного цвета. Соблазн, признаюсь, был велик, но я хочу и должен действовать в соответствии с поставленной перед собой целью: до 31 июля избавиться от большинства вещей, привязывающих меня к жизни. С такими мыслями, едва начало темнеть, я взял Пепу, и мы с ней двинулись к Гранвиа, и там я спросил бездомного, который скорчившись лежал на листах картона под строительными лесами, не хочет ли он получить бутылку виски. Он сказал, что хочет, и я ему эту бутылку подарил.

10.

Ни я, ни Раулито не поняли, почему мама велела нам побыстрее выходить из ванной комнаты. Ведь она сама вечно учила нас, что мы должны перед сном чистить зубы не меньше трех минут: сначала верхний ряд, сверху вниз, нижний – снизу вверх, непременно по направлению межзубных щелей, а не поперек, как она видела по телевизору в каком-то рекламном ролике, поскольку из-за этого стирается эмаль. Она приводила нам в пример себя, и не без оснований, поскольку в свои тридцать с лишним лет могла гордиться собственными зубами. При нас, задрав голову к потолку, словно обращаясь к душам тех, кто нашел вечный покой на небесах, она благодарила свою покойную мать за то, что та еще в раннем детстве научила ее ухаживать за зубами.

Она ворвалась в ванную как угорелая – в фартуке и с мокрыми руками. И сразу же приказала нам отправляться в свою комнату. Разве что не стала гнать тычками. Брат по дороге жаловался писклявым голосом послушного ребенка. Ведь он еще не успел как следует почистить зубы. Он нес в кулачке зубную щетку и обвинял маму в том, что она заставила нас нарушить раз и навсегда заведенный порядок. Она велела нам натянуть пижамы, лечь в постели и потушить свет, хотя обычно мы ложились спать много позже. И все это следовало проделать быстро и без возражений. Понятно было только одно: сейчас не время шуметь и задавать вопросы. Подобные сцены – с некоторыми вариантами – несколько раз повторялись в годы нашего детства.

Часто после ужина мама из кухонного окна поглядывала, не идет ли папа. По его походке она определяла, пьян он или нет. Об этом она рассказала, уже став вдовой. Папа пил не каждый день, но когда напивался, лучше было нам с Раулито к его возвращению лежать в кроватях с погашенным светом. Я не знаю, защищала мама таким образом нас или же наказывала отца, не давая увидеть сыновей.

В одну из таких ночей папа, едва войдя в прихожую, принялся кричать. Потом распахнул дверь нашей комнаты, чтобы проверить, действительно ли мы спим. Мама из-за его спины прошептала:

– Ну что, убедился?

Мы с Раулито затаились в своих кроватях и боялись даже пикнуть. Отец со всей силы захлопнул дверь, и нам было слышно, как он удалился, что-то ворча себе под нос. А в темной комнате остался в воздухе стойкий запах трактира и табачного дыма, и я, чтобы не вдыхать его, накрылся с головой одеялом.

11.

Мы привыкли, что время от времени папа приходил домой, «залив бельмы», по выражению мамы. Именно так она и говорила: «залив бельмы». Это выражение предполагало самый широкий спектр степеней опьянения – от слегка поблескивающих глазок до такого ужора, когда он не мог стоять на ногах. Между ними располагались разные уровни помрачения рассудка.

– Я пью, чтобы выдержать жизнь с вами, – бросил он нам однажды, стоя на пороге кухни, когда мы ужинали.

К тому времени мы с Раулем уже переходили в подростковый возраст, и маме незачем было прятать нас от этого монстра.

Вечерами папа возвращался с неизменным выражением усталости на лице. Нередко он не без труда вставлял ключ в замочную скважину, и это его бесило. Мы слышали, что он явился, но никто из нас не двигался с места. Нам просто не приходило в голову выйти в прихожую и обнять его. Я не делал этого из-за отцовского запаха, к тому же вполне допускал, что он пребывает в дурном расположении духа и выместит злобу на первом же члене семейства, который попадется ему под руку. Он не искал нашей любви, но в то же время мог взбелениться из-за того, что мы его вообще не любим или не любим, когда, по его мнению, пришли подходящий час и подходящая минута, чтобы мы его полюбили.

Когда я сравнялся с ним в росте, мне хотелось набраться храбрости, шагнуть ему навстречу и сказать: «Мне просто необходимо обнять тебя, и я обниму тебя, даже если потом ты дашь мне по зубам».

С равнодушием, которое отца наверняка сильно задевало, мы смотрели, как он пошатывался с мутным взором и нередко в мокрых брюках. В каком бы состоянии он ни пришел, что бы ни говорил, мы продолжали заниматься своими делами, словно его рядом не было, словно он не стоял в дверном проеме, испытывая приступ приторной нежности или ненависти и презрения к своим домашним.

Думаю, он чувствовал себя очень одиноким рядом с нами.

Я так и вижу, как он, едва вернувшись домой, заглядывает на кухню и спрашивает нас с Раулито:

– А где ваша мать?

– Лежит, у нее болит голова.

Он уходил по коридору, разговаривая со стенами, несчастный и брюзгливый, и порой из его ворчанья вдруг прорывалась внятная фраза: