Стрижи

Пожалуй, он угадал итог, но ошибся в причинах. Моя лень и потеря запала, а вовсе не то обстоятельство, что мы живем в жаркой стране, где много баров и много праздников, помешали мне оставить след в мировой истории философии. Я не положил начала новому течению мысли, не написал научного труда или хотя бы небольшой брошюры. Много лет назад напечатал в разных специальных журналах кучку коротких статеек, но ни за одну даже гонорара не получил. Вознамерился было собрать их в книгу, однако не смог все хотя бы перечитать, поскольку быстро понял: большой ценности они не представляют – обычная мешанина из идей, нахватанных оттуда и отсюда, многое сказано мутно, да и написаны статьи небрежно. Каждый раз, когда в голове у меня зарождался некий план с дальним прицелом и я брался за перо, первые же трудности отбивали у меня всякое желание работать. Однако, в отличие от отца, я не испытывал чувства безысходности. Сознание собственных пределов не сделало меня несчастным. И я никого не винил в том, что мне не хватает таланта и амбиций.

Я не верю в абсолютные истины, которые поддаются умозрительному изложению. Ненавижу философский жаргон, всю эту тарабарщину, все это варение в собственном соку: «…благоразумие вашего неблагоразумия по отношению к моим разумным доводам до того омрачают мой разум…»[49] – короче, узкоспециальный язык, от которого я сколько можно пытаюсь оградить своих учеников. Убеждать кого-то в нашем «бытии-к-смерти» – значит говорить о том, что и так известно любой старухе: каждый, кто родился, помрет, и отлично знает, что помрет. «Я это я сам плюс мои обстоятельства»

[50]. Хорошая фраза, чтобы дать понять нашим гостям, что пора брать с вешалки свои пальто и убираться восвояси. Что уж говорить о глупом афоризме Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую» (Cogito ergo sum)? Я справляю нужду, следовательно, я существую. Я сижу за рулем автомобиля, следовательно, я существую. Я совершаю поступки, свойственные тому, кто существует, следовательно, я существую.

Трюизмы + заковыристый язык = философия.

Все прочее – опровержение сказанного другими либо комментарий к нему.

Философия уже давно выполнила свою похвальную миссию: освободила нас от религиозных предрассудков, пока человечество старалось придумать электрический свет.

Все, что выражено вне поля науки и ее строгих требований, может претендовать лишь на превращение в литературу. Иногда в хорошую литературу, не стану отрицать. И хотя никогда не рискну признаться в этом своим ученикам, сам я считаю себя в первую очередь преподавателем философской литературы или литературы, написанной философами.

Да, я уверен, что можно размышлять о тех или иных частностях нашей жизни, систематизировать их и классифицировать, и что некоторые гирлянды идей, силлогизмов, определений и афоризмов не будут лишены красоты. Но у меня никогда не было настоящего желания тратить собственные силы на создание этой красоты. Я довольствовался потреблением той, что уже создали люди, наделенные куда более блестящим умом, чем мой. Зато я притязал на понимание и кое-что действительно понял, хотя и в этом не до конца уверен. Я называю глупостью честолюбивое стремление отчеканить собственное имя в памяти будущих поколений, словно в этом таится возможность спроецировать себя за известную черту, проведенную превратностями личной судьбы. Ничто не живет вечно, даже память. Я часто вспоминаю отца, но то, что я помню о нем, умрет вместе со мной, если не выветрится из моей головы раньше. Осталась всего одна фотография деда Эстанислао, героя, павшего на поле боя и защищавшего идеи, которых стыдился мой отец. А мой прадед или мой прапрадед? Какими они были, как выглядели, какие имена носили? Я много читал – пожалуй, слишком много – еще и потому, что часто находил на страницах книг ту красоту, о которой только что упоминал и к которой испытываю страсть, подобную наркозависимости. Я пришел в этот мир, не задавая вопросов, и покину его, не получив ответов.

Мало кто явится на мои похороны, и уж точно меньше людей, чем явились на похороны отца тридцать с лишним лет назад. Я был никем и ничего в жизни не добился, как он и предсказал в своем злом пророчестве.

Мне было хорошо этим утром на кладбище. Почти никого вокруг, приятная погода, мир и покой. Легкий ветерок нес между могил запахи с полей.

– Мы с тобой снова увидимся в начале августа, – сказал я отцу на прощание.

И доверительно, как и положено между любящими друг друга членами одной семьи, спросил, не хочет ли он, чтобы я что-нибудь прихватил с собой для него.

7.