Стрижи

Ольга – властная и ревнивая – подбивала Амалию расстаться со мной. И вряд ли что-нибудь помешало бы Амалии обрадовать подругу, если бы процесс развода не включал один вопрос – судьбу Никиты. Потерять его она бы ни за что не согласилась. Об этом и о других деталях я узнал позже, поскольку, как только Амалия освободилась от своей неукротимой любовницы, мы какое-то время жили с ней относительно спокойно – без особой сердечности, но и не отказываясь иногда от довольно откровенных бесед. Нас объединял негласный договор: мы будем разыгрывать перед нашим сыном-подростком спектакль, чтобы ему казалось, будто он живет в крепкой семье. Сегодня я считаю такую позицию ошибкой, из-за которой совершенно бессмысленно продлилась пытка под названием супружество. Кроме того, само собой разумеется, этот якобы спокойный период портили частые ссоры, однако все как-то обходилось, поскольку мы прибегали к самому простому средству – каждый запирался в своей комнате, а потом оба какое-то время играли в молчанку. И так продолжалось день за днем: ненавидя друг друга, мы внешне вели себя даже уважительно, пока дело не дошло до последних семейных сражений, и тут уж действительно надо было разбегаться – и как можно скорее.

10.

Сегодня Агеда опять не пришла в бар, что меня по известным причинам не удивило. И Хромой вдруг, не вставая со стула, решил превратиться в бесстрашного авантюриста, открывателя морей и завоевателя континентов, немедленно организовав экспедицию в Ла-Элипу:

– Прямо сейчас, на такси.

Я только что сел за столик, и Альфонсо из-за стойки протягивал мне пиво. Поэтому ответил Хромому, что для экспедиций уже слишком поздний час.

– Тогда завтра или, скажем, в среду.

Он вполне допускал (вообразив себя не только конкистадором, но еще и сыщиком), что Агеда могла заболеть: а вдруг она лежит дома без сознания на полу, сраженная инсультом, и ей срочно нужна помощь. Она ведь не ответила на его звонки – ни вчера, ни сегодня. Я возразил:

– Возможно, Агеда нашла себе новых друзей, получше, чем мы.

– Что она нашла новых друзей, не исключено, но чтобы они были лучше нас с тобой, это вряд ли.

Сегодня Хромой говорил без умолку, но ехидничал меньше обычного. Скорее всего, из-за отсутствия женской публики. Он разочаровался в социалистах, которые предпочли править страной без внушительной парламентской поддержки – картина неприятная, это очень скоро может привести нас к новым выборам; стремясь к власти, социалисты начнут путаться с любыми партиями и мелкими группками, которые заведомо ждут удобного случая, чтобы ослабить государственные структуры; правые у нас стали совсем ручными и страдают мазохизмом, поэтому и получают удовольствие, когда их демонизируют; либерализм не привился среди испанской молодежи, не порождает настоящих лидеров и ярких символов, он не cool. Потом Хромой без всякой связи с предыдущим сообщил, что у него опять неладно с протезом – сильно натирает, зато язва в паху – ура! – наконец-то начала подсыхать, и если он ее не трогает, то ничего и не чувствует. В воскресенье, то есть вчера, вернувшись после боя быков (двадцать шестая коррида на Сан Исидро с быками заводчика Бальтасара Ибана и распоротым бедром Романа, которого бык поднял на рога), Хромой от нечего делать написал новое завещание – «в решающий миг» он оставит бумагу на кухонном столе, где его брат-близнец без труда ее найдет. Вчера, благодаря снотворному, он в первый раз за долгое время хорошо спал. Но тут Хромой словно заметил мое присутствие.

– Ну а ты, оставшись один, продолжаешь листать альбом своих воспоминаний?

Я рассказал ему, что вот уже несколько дней, как призрак Амалии снова вторгся в мою память, но на сей раз вместе с той женщиной, в которую она была так безумно влюблена.

– С той, что лупила ее по морде? История что надо! Слушай, а тебе не пришло в голову записывать и такого рода случаи из твоей семейной жизни?

По его словам, их хватит на целую книгу, теперь это называют «автофикшн», и если я справлюсь со стилем и сделаю текст забавным, то можно будет подумать об отправке рукописи в какое-нибудь издательство. Я ответил, что для выполнения такого большого замысла нужен особый настрой, которого у меня нет. Под настроем тут следует понимать энергию и упорство. А я выхожу из своей школы замученный до смерти, часто тащу с собой тетради или контрольные работы для проверки… Ты хочешь, чтобы я взвалил на себя еще и пару часов ежедневной литературной работы? Надо ведь откуда-то черпать силы, чтобы сосредоточиться… Кроме того, я не чувствую того особого зуда, который заставляет посвящать публику в подробности своей личной жизни или жизни близких людей, начиная с Никиты.

Я перевел дух. Хромой сказал:

– Слушай, а я вот прямо сейчас понял, что мне легче вообразить тебя лезущим в гору, нежели пишущим книгу.

– Выходит, ты знаешь меня очень хорошо.