Стрижи

Они обе унижали меня, но я этого словно не понимал. Одна из трусости не могла собраться с духом и сказать мне прямо в лицо: «Да, ситуация сложилась вот такая и такая, а как ты теперь поступишь, решай сам». Поведение второй осталось для меня загадкой, но я не собираюсь в этом копаться, хотя допускаю, что тут важную роль сыграл эгоизм, то есть желание отвоевать у соперника объект своей страсти. Если взглянуть на дело с точки зрения обеих, то, видимо, для осуществления их плана надо было, чтобы я отнесся к этой ситуации как к данности. А какое решение я в конце концов приму, если вообще его приму, не волновало их ни в малейшей степени. Кроме того, у них был козырь, поскольку они знали, что я не способен на бунт. В крайнем случае, по их прикидкам, мог немного поорать, но это послужило бы лишним доказательством моего бессилия и мало бы их задело.

Я насторожился, когда, вернувшись из школы, застал Ольгу одну в нашей квартире. Хотя слово «насторожился» не совсем точно передает мою реакцию. Лучше сказать: «меня это сбило с толку» или «смутило». Она, как и утром, разгуливала по дому босиком, и я снова подумал, что гостьей Ольга себя здесь не чувствовала. Не стану скрывать: мне понравилось, когда при встрече она потерлась своими щеками о мои – чмок-чмок, – положив руки мне на плечи и выдвинув вперед живот. Правда, такую фамильярность я счел чрезмерной и вряд ли мною заслуженной. В конце концов, я ведь эту женщину почти не знал и только накануне увидел в первый раз. Мало того, утром на кухне с трудом вспомнил, как ее зовут.

Во всех движениях и выражении лица Ольги сквозила врожденная сексуальность, делавшая ее весьма соблазнительной, хотя сама она вроде бы к этому не стремилась, если, конечно, не была мастерицей ловко изображать случайную небрежность. Кроме того, улыбаясь, она показывала великолепные зубы, рот у нее был большой, губы пухлые, но не слишком, и кривила она их так, что тотчас приобретала особую миловидность. Такие улыбки словно выражают одновременно и радость и боль, как бывает, когда человек втягивает воздух со сжатыми зубами. Если честно, я с трудом отыскиваю слова, чтобы описать Ольгу. Хотя тут можно, конечно, воспользоваться и вульгарным языком: телка зашибись!

Мне было приятно, что она обратила внимание на Пепу. Ольга стояла рядом со мной, когда я, присев на корточки, надевал собаке ошейник с поводком и воспользовался этой позой, чтобы тайком бросить взгляд на ее красивые лодыжки. Она задавала какие-то вопросы про уход за собакой. Я охотно отвечал и, пожалуй, даже злоупотреблял деталями. И вдруг она погладила Пепу по голове, чего никогда бы не сделала Амалия. Тихая, ласковая Пепа поспешила на свой манер выразить ей благодарность и стала лизать Ольге руки, а та рук не отнимала и не показала даже намека на брезгливость.

Я оставил эту самую Ольгу одну – босую в нашей квартире. И, гуляя по улице, строил догадки. Если они вместе с Амалией готовили передачу и были коллегами, то почему утром не отправились вместе в редакцию? Вывод напрашивался сам собой: возможно, эта женщина приехала из другого города и Амалия по доброте душевной пригласила ее пожить несколько дней у нас. Непонятно только, почему жена не предупредила меня заранее. Возможно, в последние дни на радио возникли финансовые проблемы и назрела опасность резкого сокращения сотрудников или даже закрытия, поэтому Амалия не нашла времени для разговора со мной на куда менее важную для нее тему. С другой стороны, мы с ней не виделись с прошлого вечера, и у нее не было случая объяснить мне, что это, черт побери, за женщина и что она, черт побери, делает в нашем доме.

В душе у меня росло смутное беспокойство, поэтому я вернулся с прогулки раньше обычного. Войдя в квартиру, я спросил Ольгу самым дружеским тоном и словно между прочим, где она живет. Она весело ответила, что это меня не касается, а потом с кокетливой ухмылкой упрекнула в излишнем любопытстве. Я не хотел признавать свое поражение и решил все-таки добиться от нее ответа, но тут увидел такое, от чего буквально остолбенел. Эта самая Ольга встала на стул и начала переставлять с места на место безделушки, которые мы с Амалией держали в гостиной на полке за стеклом. Среди них была и латунная Эйфелева башня, купленная мне родителями в Париже в тот самый день, когда я сиганул с моста в реку. Брату тогда купили точно такую же. Вряд ли она стоила больше нескольких тогдашних франков. Я до сих пор ее храню, поскольку она для меня бесценна. И по-настоящему разозлился, заметив, что эта женщина трогает мою башню. Но я сумел сдержаться, утешившись мыслью, что еще до конца дня башня вернется на свое обычное место. Но мне все это ужасно не понравилось. – Что ты делаешь? – спросил я. – Сам видишь. Хочу навести здесь хотя бы мало-мальский порядок.