Стрижи

Я остановился напротив подъезда, который искал, под номером 127. И с противоположного тротуара стал рассматривать распахнутую настежь дверь с черной решеткой. Никакого громилы, вооруженного бейсбольной битой и выполняющего роль охранника, как писалось в статье, я там не заметил. Дверь показалась мне пастью, готовой всосать распутников. За несколько минут их туда вошло несколько. Один был в костюме с галстуком, его отличали энергичная стремительность и уверенность движений, какие бывают только у завсегдатаев, хорошо знающих, куда и зачем они идут. А вот выходившие из подъезда двигались, наоборот, неспешно, с невозмутимыми лицами, при этом выглядели они целыми и невредимыми, что внушало мне все больше надежд на успех.

И я все-таки вошел туда, правда, сперва выпил для смелости рюмку виски в ближайшем баре. В лицо сразу ударил резкий запах освежителя воздуха. Слышалась женская ругань. Откуда? Скоро я это понял: с лестничной площадки второго этажа. Там я наткнулся на скандаливших полуодетых теток. Они преградили мне путь и визгливо кричали на смеси языков. Потом самая грубая из четырех, самая сильная, толстая и накрашенная, вдруг вывалила передо мной свои огромные груди, что-то заорала на языке, который я не мог определить и уж тем более понять, и схватила меня за руку, как муравьиный лев добычу, решив во что бы то ни стало затянуть к себе в нору. Я освободился едва ли не силой. В спину мне полетели оскорбления, почему-то вдруг ставшие понятными, хотя произношение и оставляло желать лучшего. Я устремился вверх по лестнице, чтобы попробовать найти даму с более приятными манерами, которая занималась бы своим ремеслом если и не приветливо, то хотя бы молча.

На четвертом этаже в дверном проеме стояла проститутка, выглядевшая моложе тех, что были внизу, и расчесывала щеткой волосы. Увидев незнакомого мужчину, она улыбнулась, но с места не сдвинулась и даже не вынула заколку из своих не слишком здоровых зубов. Потом заколола волосы, подняв руку и показав свою бритую подмышку. Она была в очень коротких и очень узких шортах, открывавших длинные и красивые ноги.

– Значит, решил навестить парагвайку? – Голос у нее был мягкий и журчащий. – Я тебе все-все сделаю – за двадцать пять евро.

Она изображала робость и угодливость, однако сразу же взяла быка за рога. И жестом выразила свое презрение к тем, что продолжали собачиться ниже. После чего предложила потрогать одну из своих грудей, которую вытащила из-под футболки. Грудь у нее была совсем небольшая, как у малолетки, и, на мой вкус, слишком холодная.

– Ну, пошли, любовь моя.

Девушка двинулась в квартиру, а я последовал за ней.

27.

Парагвайка сказала, что зовут ее Ирис. Хотя я и не спрашивал. Я вообще не собирался вникать в подробности ее жизни. Но едва мы принялись за дело, как девушка начала болтать и больше уже ни на миг не умолкала. Хромой, считающий себя экспертом как в этой, так и во многих других сферах, утверждает, что шлюхи с помощью такого словесного недержания дают знать своим товаркам, находящимся за перегородкой, что с ними все в порядке и они живы, а заодно пытаются выведать, что у клиента на уме, то есть по его реакциям и готовности к участию в беседе угадать, не таит ли он в себе какой-либо опасности.

А вот мне совершенно не нравится разговаривать во время секса.

Половой акт – это музыка, поэтому, пожалуйста, помолчите.

К болтливой парагвайской проститутке я снова пришел две недели спустя. Правда, после некоторых колебаний, но не из-за нее самой – она была достаточно симпатичной, – а из-за необходимости проходить через второй этаж, где лестничную площадку оккупировали ее крикливые соседки. Однако на сей раз они, судя по всему, прочитали твердость и решительность то ли в моем взгляде, то ли в моей походке и спокойно пропустили меня. Нужная мне дверь на четвертом этаже была закрыта. Пришлось позвонить. Открыла ее незнакомая женщина – в халате, растрепанная, с черными кругами под глазами, словно после нескольких бессонных ночей. Дома ли Ирис? Это имя ей ни о чем не говорило. Она повернулась вглубь квартиры и крикнула: «Детка!» Оттуда появилась парагвайка – босиком и с сигаретой во рту.

На сей раз Ирис, раздеваясь, назвала себя Арами и, кажется, не вспомнила меня, но мне на это было плевать. Зато оба ее имени я вспоминаю до сих пор, настолько необычно они звучали.