Строптивые фавориты

Королева-мать, убоявшаяся скандала, потребовала прервать развлечения и на другой же день спешно выехать в Булонь. Более увидеться уединенно влюбленным не удалось. Проехав несколько лье в направлении Ла-Манша, Анна Австрийская рассталась с Генриэттой-Марией и отправилась в Париж. Когда она села в карету, Бекингем не сдержал чувств и поцеловал край ее платья. Анна поспешила поднести к глазам платок, дабы скрыть навернувшиеся слезы. Она была так потрясена, что возвратилась в Амьен и под предлогом нездоровья отложила отъезд в Париж. Тем временем кортеж, прибывший в Булонь, обнаружил, что море разбушевалось и надо дожидаться, когда оно успокоится. Успокоения пришлось ждать более недели, и все это время между Амьеном и Булонью сновал доверенный камердинер королевы Лапорт, причем Анна зашла настолько далеко, что попросила губернатора города держать ворота города открытыми круглые сутки, чтобы у посланца не было препятствий.

Эта переписка настолько вдохновила Бекингема, что он под каким-то предлогом вернулся в Амьен, дабы увидеться с королевой наедине. Накануне она чувствовала себя настолько неважно, что попросила лекаря пустить ей кровь – универсальное средство того времени от всех хвороб. Поэтому Анна Австрийская приняла герцога в присутствии нескольких придворных дам, и свидания не получилось. Вечером она передала герцогу письмо и небольшой ларец. В письме королева умоляла его поскорее уехать, а в ларце лежали подаренные ей мужем двенадцать алмазных подвесок, закрепленных на банте – подарок на память. На следующий день Бекингем попрощался с королевой совершенно официально в присутствии ее двора. Он отправился в Булонь, а Анна – к мужу в Фонтенбло. Там ее ожидал взбешенный Людовик, которому уже донесли о происшествии в Амьене, и теперь ей предстояло выносить все последствия необдуманных поступков Бекингема. Первым делом король уволил конюшего Пютанжа и камердинера Лапорта, единственных людей в штате королевы, истинно преданных ей – все прочие были осведомителями де Ришелье.

Лондонский триумф

Мари де Шеврёз не стала сопровождать свою повелительницу, как того требовали ее обязанности старшей фрейлины, а упросила мужа взять ее с собой в Лондон. Тот пытался было отговорить ее от этой затеи – Мари пребывала на девятом месяце беременности, а пересечение Ла-Манша в таком положении представлялось делом нешуточным. Но ей было не впервой поставить на своем, она разразилась безутешными рыданиями, и Клод де Шеврёз сдался. 22 июня состоялось, наконец-то, отплытие. Музыканты и певцы из кожи вон лезли, чтобы заставить французскую принцессу забыть горечь расставания с родиной и неудобства морского путешествия, Клод де Шеврёз занимал ее своей болтовней, а в их супружеской каюте Мари тем временем предавалась любви с Холлендом. Через сутки судно причалило в Дувре, где свою юную жену встретил Карл I. В Лондоне свирепствовала чума, уносившая ежедневно по нескольку сот жизней, поэтому общество направилось в Ричмонд.

Мари блистала в высшем обществе Лондона. Она поражала дам, сводила с ума мужчин и испробовала свои чары даже на Карле I, вырвав у него обещание, что пункты брачного контракта, касающиеся соблюдения прав католиков, подлежат обязательному исполнению. Герцогиня заставила английских дам признать, что все местные красавицы – ничто по сравнению с ней, и потрясла общество купаниями в Темзе, не обращая никакого внимания на свое состояние. Закалка, полученная ею в детстве в водах родного Эндра, похоже, сулила сохраниться на всю жизнь. Она ничуть не стеснялась своей связи с Холлендом, буквально выставляя ее напоказ. Как писал Ришелье епископ де Менд, его родственник, «я стыжусь бесстыдства мадам де Шеврёз и слабости ее мужа, она столь велика, что являет собой настоящее бесчестье». Он же писал позднее: «Похоже, что наши женщины прибыли сюда укреплять распутство, а не религию». Тем временем Клод де Шеврез ошеломлял лондонцев своими бриллиантами и самоцветами, которыми была украшена упряжь его лошадей. Англичане признавали, что чепраки на его скакунах были «самыми красивыми из всех, когда-либо виденных ими».

Из писем епископа Мендского и посла де Сильера кардинал де Ришелье сделал вывод, что у Франции теперь нет в Англии большего врага, нежели Бекингем, которого сделала таковым неутоленная любовь к королеве. Он также начал понимать опасность, исходящую от Мари де Шеврёз, хотя в письмах шутливо называл ее «Шевретт»[41]. Его преосвященство беспокоило затянувшееся пребывание Мари в Англии, ибо Холленд преданно служил Бекингему, так что нетрудно было представить себе, какие интриги против Франции плелись в туманном Альбионе.