Струги на Неве. Город и его великие люди

Строгим окриком повелел соседним воеводам помочь Змеёву государь, привезли еду на верфь, посытнее стало корабелам, работа заспорилась – и 10 июня стольник сдал посланному великим государем князю Петру Долгорукову триста судов, спущенных на спокойные воды Каспли и двести шестьдесят пять на берегу – не смоленых, ждущих окончательной отделки.

Обрадовал Змеёв и Ивана Нелидова, голову стрелецкого, к войску с артиллерией поспешающего, передал ему двадцать судов под пушки, и столько же – под пушечный запас. Ещё четыреста стругов пошли для перевозки солдат и стрельцов, и каждый вмещал по полсотни воинов.

А Ордин-Нащокин завёл ещё одну верфь – в селе Дединово, на Оке. Афанасия Лаврентьевича привлекло не только удобство места, но и росшие вокруг прекрасные дубовые рощи. К тому ж в самом селе жили искусные плотники и корабелы, которые понимали царёва посланца с полуслова. По всей Оке бегали построенные ими барки да коломенки.

Но на том не успокоился Ордин-Нащокин – недалече от Ладожского озера Лавутскую верфь организовать сумел. Дабы Потёмкину с Пушкиным суда быстро построить. А коли тех не хватит – велел государевым именем брать в аренду у торговых людей. При этом буквально разрывался на части главный корабел державы – от основной, дипломатической работы, его никто не освобождал!

При дворах европейских изумлялись новостям с Востока. Никто того не ждал, а царь Алексей Михайлович явился на войну с большим речным флотом, поспевая с войском водным путём скорее, чем рассчитывал риксмаршал Делагарди. И горькими поражениями обернулось для шведов многолетнее пренебрежительное отношение к государеву войску!

Обед

Подходы к небольшой песчаной косе примерно за версту взяли под охрану стрельцы с Ладоги. Им, сызмальства выросшим в этом краю, удавалось оставаться абсолютно невидимыми для всех, в том числе и для сержанта с его солдатами, расположившимися пикетами ближе к главным действующим лицам, вокруг которых суетились слуги в белых рубахах, перетянутых в талии красивыми поясами.

Ещё недавно успешно бившиеся с поляками царёвы стольники Пётр Иванович Потёмкин и Пётр Михайлович Пушкин, ставшие по государевой воле в этой глухомани воеводами, тайно съехались на берегу Ладожского озера, чтоб наперёд уговориться, как им дальше воевать и как друг дружке помощь подавать, если потребуется: на новгородского воеводу князя Голицына, а уже тем паче на царёва тестя, князя и боярина Илью Даниловича Милославского, в подчинении которого находились полки нового строя, надежда была слабая – тем без того на войне было чем озаботиться, а уж пока до царя весть о бедах небольших северных отрядов дойдёт… Так что воеводам оставалось одно: держать связь друг с дружкой и помогать по возможности. К тому же Пушкина назначили и Олонецким воеводой, так что он имел какие-никакие административные возможности. Опытные вояки понимали: главные и лучшие царские силы, понятно, пойдут на Дерпт, Нарву, Ригу. А им же предстояло всячески тревожить шведа, побуждать местных крестьян к исходу на Русь, ну, и не уклоняться от боя, считаясь, однако с тем, что имеют дело с лучшей в мире армией. Оба – не первой молодости, серебро в бородах проблескивает, у обоих макушки поредели – всякого в жизни повидать довелось. А теперь – на тебе: шведа побить велено.

День стоял тёплый. Видимая часть зеркала великого озера блестела в солнечных лучах, делая почти невидимыми у грани горизонта два струга – словно две огромные птицы стерегли покой пирующих с воды. Свежий ветерок отгонял комаров. Не сговариваясь, стольники решили пировать без церемоний, запросто.

Отдав слугам бархатные мурмолки[15]

, скинув налатники, кирасы, (наручи и бутурлыки пока не носили – чай не в бой идти)[16], прочую одёжу, остались в нательных льняных рубахах. Крикнули слуг – и те споро стянули с их ног яловые сапоги. Приятно защекотал голые ступни мелкий и тёплый прибрежный песок. Воеводы омыли руки в услужливо поднесённых тазиках, вытерли словно по волшебству появившимися домоткаными полотенцами. Перед наскоро сколоченным деревянным столом уже стояли раскладные кресла. Разговор за обедом должен был вестись без лишних ушей.

Слуги быстро устелили столешницу белыми скатёрками, расставили судки – сначала солонку, вслед за ней – перечницу, потом уксусницу, горчичник, хреноватик. Перед пирующими торжественно водрузили большие – серебряные с позолотой – кубки. За неимением места рядом поместили и питейный поставец. Стольники торжественно, словно в царской палате, поднялись. Потёмкин, как хозяин, с чувством прочёл молитву. Окружающие молча внимали и совершали в положенные моменты крёстные знамения.

Выждав по завершении молитвы некоторое время и поклонившись господам, верный потёмкинский Аким махнул рукой – воеводам поднесли на большом подносе и с поклонами показали двух зажаренных лебедей.

– Твой ключник что, решил нам царский пир закатить? – милостиво кивнул в сторону исполненного достоинства от важности момента Акима Пушкин.