СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

В общем, данная проблема — это проблема роста в экономике Старого порядка. Города представляли в ней образец глубокой неуравновешенности, асимметричного развития, нерациональных и непроизводительных вложений в национальном масштабе. Были ли повинны в том роскошь, аппетиты этих огромных паразитов? Именно это говорит в «Эмиле» Жан Жак Руссо: «Как раз большие города истощают государство и составляют его слабость: богатство, которое они производят, — это богатство кажущееся и иллюзорное, много денег с малым эффектом. Говорят, будто город Париж стоит французскому королю целой провинции; я же полагаю, что он стоит нескольких. Дело в том, что провинции питают Париж во многих отношениях, что большая часть их доходов идет на выплаты в этом городе и там остается и никогда не возвращается ни народу, ни королю. Непостижимо, как это в наш век расчетливых людей не находится ни одного, который бы смог увидеть, что Франция была бы куда более могущественной, если уничтожить Париж» ¹⁴³

.

Замечание несправедливое, но лишь отчасти. И проблема поставлена верно. К тому же разве не вправе был человек конца XVIII в., внимательно вглядывавшийся в картину своего времени, задаться вопросом, не предвещают ли эти города-чудовища Запада появления препятствий развитию, аналогичных тем, что существовали в Римской империи, сводившейся к Риму, к этому мертвому грузу, или тем, что существовали в Китае, содержавшем далеко на севере инертную массу Пекина? Препятствий, задержек развития. Мы-то знаем, что дело обстояло совсем не так. Ошибка какого-нибудь Себастьена Мерсье, рисовавшего мир 2440 г.¹⁴⁴

, заключалась в том, что он считал, будто этот мир будущего не изменит своих масштабов. Будущее он видел в «оболочке» настоящего, бывшего у него перед глазами, т. е. Франции Людовика XVI. Он и не подозревал тех безграничных возможностей, которые откроются еще перед чудовищными агломерациями его времени.

На самом деле многонаселенные и отчасти паразитические города не образовывались сами собой. Они были такими, какими им позволяли быть, какими заставляли их быть общество, экономика, политика. Они служили мерой, шкалой отсчета. Если в городах настойчиво распространялась роскошь, то это потому, что так были устроены общество, экономика, культурные и политические порядки; потому, что излишки продукта за отсутствием отчасти лучшего применения предпочитали копить. А главное-о большом городе нельзя судить по нему одному: он включен в целую массу систем городов и дает им жизнь, но они определяют его характер. То, что происходило в конце XVIII в.,-это поступательная урбанизация, которая в следующем столетии ускорится. За внешней картиной Лондона и Парижа происходил переход от определенной манеры, от определенного образа жизни к новому образу и к другой манере. Мир Старого порядка, больше чем на три четверти деревенский, медленно, но верно распадался. К тому же не одни только большие города обеспечивали трудное становление новых порядков. Ведь факт, что в промышленной революции, которая вот-вот начнется, столицы будут участвовать в качестве зрителей. Не Лондон, а Манчестер, Бирмингем, Лидс, Глазго и бесчисленные пролетарские городки дадут начало новым временам. И даже вкладываться в новые предприятия будут не капиталы, скопленные патрициями XVIII в. Лондон овладеет этим движением к собственной выгоде, связав его денежными путами, лишь около 1830 г. Новая промышленность на какое-то время слегка затронет Париж, потом отвернется от него в ходе своего действительного становления ради угля Севера [Франции], водопадов на эльзасских реках или лотарингского железа. Все это произойдет сравнительно поздно. Французские путешественники, посещавшие Англию XIX в. и столь часто настроенные критически, приходили в ужас от концентрации и уродств современной индустрии, «последнего круга ада», как скажет Ипполит Тэн. Но разве знали они, что Англия, сделавшаяся жертвой урбанизации, скопления людей в плохо построенных городах, мало пригодных для хорошей жизни и не для этого созданных, — разве знали они, что это будущность Франции и всех стран, вступивших на путь индустриализации? Те, кто видят сегодня Соединенные Штаты или Японию, — всегда ли они сознают, что перед их глазами развертывается картина более или менее близкого будущего их собственных стран?

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Законченная книга, будь то даже историческое сочинение, ускользает из-под власти автора. Эта книга ушла далеко от меня. Но как сказать, что именно из ее непокорства, из ее причуд, даже из собственной ее логики серьезно и имеет ценность? Наши дети поступают по-своему. И, однако же, мы в ответе за их поступки.