Читаем Студенческие годы. Том 2 полностью

Не мог быть этим обделён,

Когда внутри лишь это движет

Сквозь бурю жизни и времён.

Здесь интересный механизм…


И пусть кинжалом прямо в сердце

Я сам себя давно убил,

Всегда в победу только верил,

Ну и, конечно же, любил.


И пусть кинжал мне не достать,

Всё это славно и забавно…

Силён: я буду продолжать.

Всё на места когда-то встанет…

Любовь и пламя

Прости, со мною Бог, а значит,

Обжечься мне уж не дано.

Я ключ ищу к другой задаче,

Её название — любовь.


И что огонь мне этот жаркий?

Я, может, в вечности горю,

Но от порывов пылкой страсти

И от того, что я люблю.


Но если ты мне всё не веришь,

То знай — в душе моей дракон,

Ему огонь как морю пепел,

Мне пламя будто звон пустой.


А я горел, тому свидетель

Когда-то в прошлом ты была.

Да только лёгок я как ветер,

Необжиагема душа…


Прости, со мною Бог, а значит,

Наверно, нам не по пути…

Но я клянусь, я б всё потратил

Ради твоей ко мне любви…

Моя вера

I

Да что же знают те попы?

Одни законы и молитвы…

Они не знают сущность Тьмы

И свет для них не дом, а прибыль…


Ты знаешь, мало верить в Бога.

Вдобавок нужно верить в тьму.

Скверна сия моя дорога?

Как видишь, я по ней иду.


А свет как сильный, мощный меч:

Когда волною зла накроет,

Ты сможешь им здесь всё рассечь,

Коль твоё тело веру кроет.


А тьма как прочный, твёрдый щит:

Когда ты не находишь места,

И словно все тебе враги,

Тебя от них укроют тени.


Но важно помнить, что к чему

И различать Отца и Брата:

Бог создал эту жизнь твою,

А Тьма её всегда держала.


Здесь враг ни ты, ни зло, ни тени,

Ни люди даже и ни Бог.

Здесь враг один — твои сомненья -

Тянущий в никуда песок.


Тебе никак уж не представить

Всю слабость нас — земных людей.

Мы наступаем всё на грабли,

И мы творцы? Творцы «страстей»…


II

Я грешен, я и не скрывал.

Но я пытаюсь всё исправить.

И до сих пор я не упал,

Я будто в небо, ввысь взлетаю.


Но словно камень тяжкий вниз

Порой приходится спускаться.

Всё потому что тьма внутри

Мне не даёт вверху остаться…


Я ангел? Может, не для всех.

Я демон? Правда, но порою.

Анемонизм… Как будто грех?

Проверю лишь на суде Божьем…


Воздастся нам по нашей вере…

А, знаешь? Я не жажду смерть.

Стараюсь ради жизни этой,

Чтоб вновь её «пересмотреть».


А, может, больше — разукрасить,

И как роман — переписать…

А для чего живёт здесь каждый?

Чтобы рождаться и сдыхать?


Тебе, быть может, я дитя…

Но я познал в сей жизни больше.

Ни хвастовство, ни болтовня.

Мне жаль всей вашей слабой доли…


Пытались веру мне разбить,

Но жизнь дарила столько красок

И, заставляя вновь любить,

Я проходил сквозь ваши маски.


А я их вовсе не ношу.

Я тот, кто есть. Кем я родился.

И пусть я зло в себе ношу,

Я этим больше возгордился…


III

Спасти вас или наказать?

На то одна Господня воля.

Всего, увы, не рассказать.

Я все равно не буду понят…


Внутри сплелась не просто нить,

А словно сетка, паутина.

Я знаю, как по ней идти,

А вам она одна трясина…


И свет уже сроднился с тьмой,

Осталось навести порядок

И взять всё это под контроль -

Вот весь роман и вся баллада…


Я буду падать и вставать.

Я принял этот весь сценарий.

Но Бог не даст мне проиграть,

Ведь я ищу «другую правду».

Не верю

Говоришь, что любить не умею.

Как ты смеешь и думать вот так?!

Я тебе уж, конечно, не верю,

Хоть в глаза мои вылился мрак…


Говоришь мне, что я эгоист,

Что себе лишь ищу наслаждение?

Но тебе уже тысячный лист

Написал через боли и жжения.


Говоришь, что я вроде не тот,

Может быть, я плохой и ненужный.

Но ты вспомни миллион моих слов,

О любви той великой, искусной.


И немало поступков, решений,

И моих неприкаянных жертв.

Мне не жалко ни слёз, ни мучений,

Для тебя я бы к Смерти полез…


Очень жаль, хоть и это твой выбор,

Что ушла и осталась с другим.

А любовь не отведала пытку,

Умерла, обратилась вся в дым…


Ты мне, может быть, хочешь помочь,

Но тебе я отныне не верю.

Пусть судьёй тебе станет лишь ночь.

Мне плевать — пусть съедят тебя «звери»…

Несгораемый роман

Игнорирую каждый твой минус -

Для меня он значительно мал.

А любовь ведь не яд. Это вирус,

Что всю душу собой пропитал.


И как будто спортсмен олимпийский

Факел нёс, чтоб зажечь пьедестал,

Я любовь через терни и риски

Для чего-то внутри сохранял.


Не жалел я ни нервов, ни мыслей,

Ни кусочка любимой души.

Это чувство как ангел пречистый,

С ним я будто бы кот — пушист.


И в попытке увидеть все тайны

В этих страстно-зелёных глазах,

Залечил все столетние раны

И на место поставил свой страх.


И когда ты находишься рядом,

Будто выиграна мною война,

Будто взял меня кто-то в осаду,

Что спасти моё сердце должна.


Мне бы взять свою ярую святость

И как есть распилить пополам.

Я бы сделал одну твоей частью,

Ну а нет — так бы выбросил в хлам.


Это чувство… Ломает сомненья,

Хоть и сеешь ты мне их орду…

Я могу просто плыть по теченью,

Если всё же к тебе я плыву…


Я безумно желаю помочь,

Мне уже оказала ты помощь.

Я пришёл бы на зов твой и в ночь,

Жаль, тебе я как будто дешёвый…


Буду верить, познаешь и ты

Снова свет этот яркий любовный.

Не впадай же во мрак пустоты,

И лишь верь: мы друг друга догоним…

Последние вздохи

Не знаю, как так получилось,

Но я стою среди пустынь,

И ведь давно уже не в силах

Живым казаться или быть…


Живой, здоровый, невредимый,

Но будто нож в моей груди.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия