Субъект. Часть третья

Но почему я это делал? Уже во второй раз я позорно сбегал, как зверь, гонимый древними инстинктами. И это я, что обычно часами сидел и возвышенно размышлял о природе человека и о властвующей над телом силе воли, которой просто не стало, когда встретился глазами с этой саамкой. Теми самыми глазами, в которые мне теперь уж точно будет стыдно посмотреть. А возможно больше и не придется… Вряд ли она станет возвращаться после столь холодного приема. Мне хотелось немедленно вернуться туда, нагнать ее, пока она не покинула территорию моего леса… Но я так долго препирался самому себе, что когда уже решился, было слишком поздно. Окрестности уже поглотила тьма, из окна трейлера глазом уже было не различить стоящие поодаль деревья. Наверняка она уже у себя дома, с родными, робко отмалчивается на их будничные расспросы или лежа грустит, взглядом уткнувшись в темный брезент.

С другой стороны, а что бы произошло, если бы я остался? Мы бы пошли к ней, и о чужаке зажужжало все их поселение. Или мы бы пошли ко мне, в мою убогую, холостяцкую лачугу на дереве, где даже одному бывает тесновато. Хотя вряд ли бы меня смущала теснота, ведь я бы не выпускал ее из своих объятий… Куда вероятнее, что ее смутило бы отсутствие поднимающих к домику ступенек или еще какой веревки. Впрочем, она уже должна была обратить внимание на то, как именно я сегодня появился и как исчез, так что она наверняка догадывается, что человек я не совсем обычный… Она точно не сможет в себе это держать. Ох и зря я все это затеял…

Очертания вещей в комнате становились размыты, как в тумане. Я раздраженно протер глаза, но ничего не изменилось. И тут меня подбросило, как ужаленного. Рыба горит! Я настолько погрузился в мысли, что забыл о своем праздничном ужине. И нос, как назло, отклонял подкрадывающуюся к нему гарь, чтобы я не отвлекался от самокопаний.

Подбежав к плите, я проворно выключил газ, но было уже поздно. Мрачным взглядом мне лишь осталось констатировать необратимое обугливание нежного мяса форели, которое теперь больше походило на свернувшийся комками деготь. Отворив окошко, я швырнул со сковороды ее дымящееся содержимое во мрак. За ним протянулся дымовой хвост, что слабо выделился в свете звездного неба. Я невольно замер, зачарованно глядя на растворяющийся в темноте след. Клянусь, мне это кое-что напомнило!..

Посмотрев на зажатую в руке сковороду, я уловил шлейф, что ориентировал меня во времени. Сейчас он застыл своей призрачной стрелкой на полвторого, незаметно кренясь в сторону запада. Но почему она никогда не смотрит на юг или север… Всегда только одна плоскость… Вдоль солнца.

Задумчиво посмотрев на то место, куда обычно вечером садилось солнце, я медленно перевел взгляд на уже почти растаявший дымовой хвост от сгоревшей рыбы и снова на шлейф от сковороды. И внезапно с холодком понял что это. Ни компас, ни еще какая-либо тень. Это скорость. Это вращающаяся Земля.

* * *

Наша планета бороздила космические просторы, вращаясь вокруг Солнца, а также вокруг своей оси. Этим была обусловлена смена дня и ночи, лета и зимы, это объясняло круглогодичное удаление и разрастание яркой желтой точки в небе, что на деле была феноменально огромным космическим телом, размер которого можно было представить лишь в числах на бумаге. Не менее чудовищное расстояние разделяло нас, отчего этот монстр казался не больше маленькой блестящей монетки, застывшей где-то далеко вверху. И за этот довольно-таки короткий срок мы наворачивали полный оборот вокруг нашего необъятного Солнца. Страшно представить, с какой же скоростью мы неслись сквозь эту вечную тьму, чтобы успеть, однако астрономические подсчеты оглашали следующие цифры – тридцать километров в секунду.

Само собой, все населяющие Землю объекты имели ту же скорость относительно того, что было выше неба. Но мы этого не чувствовали, это никак не сказывалось на нас внешне, потому что так было всегда, мы давно стали частью этого летающего шара, так как скорость его не менялась никогда, а чуть изменись – мы непременно об этом бы узнали и это было бы последним, что мы успели бы узнать.