– Если честно, – я на мгновение замер, не веря, что хочу это сказать, – мне нравится ваша идея.
Какое-то время слышна была только катающаяся по полу утварь и дальний грохот разваливающихся под напором воды стен.
– Но?! – не вытерпел директор Айсберга.
– Но если бы она уже была воплощена, то я бы не смог ничего предпринять, чтобы забрать девушку. А таких ситуаций в мире быть не должно…
– Что ты несешь…
– Стимул, что мной движет… Именно он мне подарил смысл, хоть я итак уже имел в абсолютном достатке то, что его определяет.
– Не понимаю…
– Вы хотите забрать у людей смысл их жизни.
– Что за чушь?! По-твоему, живем мы ради насилия и убийств?
– Я пришел к выводу, что ради эмоций. И только самые неконтролируемые из них подлинны… А те, что удается контролировать – ничтожны. Они не стоят ничего.
– То есть, одна неконтролируемая эмоция стоит человеческой жизни, ты это хочешь сказать? – рассвирепел человек в кресле. – Ты забыл про моего отца?..
– А из таких эмоций у нас разве только агрессия? Почему вы забываете про остальные? Про те же, например, что дарят жизнь?
– Так мы и хотели поставить предохранитель только тем, кто склонен к насилию и убийствам! Здоровых трогать мы и не собирались! Пусть наслаждались бы своими эмоциями сколько угодно!
– Нет, вы не понимаете. Вы хотели поставить предохранитель не тем, кто к этому склонен. А тем, у кого планка эмоционального фона попросту выше. Нет никаких предрасположенностей. Все дело только в точке кипения, которой мозг может достичь, чтобы подавить разум и осознание последствий.
Директор расхохотался, как безумный.
– Ого, столько ученых и специалистов в области исследований мозга разрабатывали этот проект. А тут ты… мальчик, которому виднее… Конечно, наши знания не идут ни в какое сравнение с твоими…
– И не все из этих людей изверги, – продолжил я, чуть повысив голос, – но только такие способны вдохновлять, заражать идеей, решаться на поступок. Только такие движут человечество вперед… И вмешиваться в это нельзя.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь… Не понимаешь…
– …а парадокс в том, что если бы эта идея изначально распространялась и на вас, то вы бы никогда и не пришли к ней. Да и вспомните, что вас на нее толкнуло… Не было бы никакого Айсберга. И не было бы того, кто его разрушит…
– Но ты же сказал… Ты же сказал, что тебе нравится эта идея…
– Нравится, но только как мысленный эксперимент.
– Толку от мыслей! Мир нездоров и я искал способы излечения…
– Мир сбалансирован и идеален, – возразил я, – просто это сложно признать тем, к кому он поворачивается спиной. Но такова суть естественного отбора…
– Тебе легко говорить. Не все вознаграждены, как ты… Многих природа обделила, – он с ненавистью скосил глаза на свое сморщенное тельце, – наказала!
– Поэтому вы и пытаетесь подстроить ее под себя? Что ж, это закономерно. Но на самом деле, человек может изменить только один мир – его внутренний.
– Что ты несешь…
– …в противном случае, внешний мир обратится против него.
– В твоем лице, так понимаю? – скривился человек в кресле. – А пафоса тебе не занимать…
– Мое появление закономерно.
– Но ты можешь… Ты сказал, что мир изменить нельзя, но ты!.. Ты, со своими способностями, можешь…
– Наверное, потому и могу, что не хочу ни во что вмешиваться.
– Ага. Должно быть, опять дело в балансе…
– В нем самом.
Директор тонущего Айсберга смотрел на меня со смесью презрения и крайнего недоверия.
– Всё, что ты сейчас сказал – софистическая чушь, высосанная прямо на ходу из пальца. Пытаешься оправдать свой безмозглый поступок, так? – его глаза злобно сощурились. – Но правда в том, что нет в твоих деяниях никакого смысла.
– Смысла вообще нет, – не стал спорить я, – я просто следовал эмоциям.
– Каким? – зарычал человек в кресле. – Мести? Или… Только не говори мне опять про эту девчонку! Тебе плевать на чужую жизнь…
– Ценить или пытаться отнять… но только не плевать.
Краем алиеноцептивного нутра я ощутил, как остров практически весь ушел под воду. Треть всего сооружения уже затоплена, от стен начало нести холодом сильнее.
– Мне нужна девушка, – напомнил я. – Где мне ее искать?
Покосившись на катящуюся по наклоненному полу пробирку, директор неприятно улыбнулся.
– Она здесь.
Его лицо в моих глазах поплыло.
– Что? Нет. Нет, ты лжешь!
– Она здесь, – повторил он и заскрипел, как ржавая вагонетка, от смеха. Но тут же забулькал, его виски стиснуло невидимой силой, а глазные яблоки застыли так, чтобы их невозможно было отвести от моего неистового взгляда.
– Повтори, – произнес я высоким, звенящим голосом, – повтори!
– Здесь она, – его веки сузились от ужаса, а в мозгах заполыхало миндалевидное тело. Эмоции. Но от чего?! От страха? От гнева? Или от несоответствия тому, что говорит?
– Ты угробил всех нас, всю надежду на будущее… Но она наша интеллектуальная собственность… Она – наша…
Я резко отвернулся, выругавшись.
– Не принадлежит… – задыхался директор, – тебе не спасти… Ты всех нас обрек… всё человечество…
– У вас еще и другие филиалы, – с надеждой начал я, – и до них доберусь, если не скажешь правду…