С несколько секунд ничего не происходило. Мы молча смотрели друг на друга, я приходил в себя, а он не был уверен в том, что делать дальше, но в мозгах у каждого с ощутимой слышимостью мелькали мысли, беглые решения, спорные тактические ходы…
Внезапно он с неожиданной силой швырнул в меня неисправное ружье, а сам взрывоподобно ринулся следом. Увернуться я не успевал, разве что чисто рефлекторно попытался остановить снаряд встречным воздухом, как и Гордона. Но воздух едва ли мог его замедлить. Вложив всю скорость своего рывка, всю развившуюся инерцию и преумножающую силу безукоризненно сформированного импульса в удар, что шел от самой ноги и заканчивался металлической насадкой на перчатке, он со свистящего размаха заехал мне прямо в глаз.
Раздался глухой, немного чугунный звук. Моя голова мотнулась, но к своему удивлению, на ногах я устоял, хоть и в ушах страшно зазвенело. Тряся головой и пытаясь прилепить на место висящий над глазом окровавленный лоскут кожи, я постепенно смог расслышать рядом болезненный вой, заглушаемый маской. Гордон пятился, вцепившись в свое предплечье, деформированная кисть безжизненно болталась.
Улучив момент, я метнулся к нему, чтобы добить собственными кулаками, но тот хоть и криво, но отпрыгнул, по-прежнему нянча свою изуродованную руку. Увернувшись от еще пары ударов, он побежал обратно и скрылся за углом коридора.
– Стой!
Побежав за ним, я вслепую заставил осесть верхнее перекрытие. Искрящиеся кабели и трубы, как вермишель из дуршлага, провисли, отрезая ему путь к бегству. Гордон заметался на месте. Движения уже не такие скупые и безошибочные, как раньше, много лишних, несмотря на прорву времени на размышления. Он в отчаянии.
Встроенный в стену аварийный сейф рядом с ним брызнул стеклом, из него вылетел огнетушитель и просвистел над отклонившейся до хруста в шее головой. Баллон завращался вокруг него, как обезумевший электрон вокруг атомного ядра. Озверев, я остановил огнетушитель напротив него так, чтобы шлейф смотрел точно в грудь.
– Попробуй увернись! – проревел я и обнулил земную инерцию предмета. Готов поклясться, что в затемненном визоре его шлема увидел мелькнувшую в глазах безысходность. Учитывая скорость его мыслительного процесса, это была безысходность, длящаяся вечность…
Звуковая волна взрыва был тверже самых прочных сортов стали. Я обнаружил себя в самом конце коридора, внутри проломленной перегородки. В бок впилась какая-то скоба. Скрепя зубами, я вытащил ее, мельком подивившись тому, как было мало крови. Зажимая раненый бок, я побежал к месту кончины Гордона. Как и следовало ожидать, от него ничего не осталось. Хотя, кажется, этажом ниже через провал в полу я разглядел под обломками нечто похожее на ступню. Да, это точно был его ботинок…
Два элитных стража стояли у хромированных раздвижных дверей на электронном замке и нервно озирались, сжимая в ладонях именитые пистолеты. Впервые они усомнились в своем долге. Дальний край коридора кренился, возвышаясь над ними, оттуда по полу катились гайки и еще какие-то строительные детали, которые, по идее, были частью несущих стен. По-хорошему эвакуироваться надо, а не тут стоять…
Внезапно оба вытянулись по струнке, а руки с зажатым оружием синхронно поднеслись к виску, как если бы они отдавали честь. Гулко хлопнуло, стражи замертво повалились на пол, а толстые двери над их телами заскрежетали и начали сворачиваться, как горящая бумага, освобождая мне проход. Посреди просторного зала на широком пьедестале возвышалось механическое кресло, а в нем сморщился костлявый, перекошенный человечек, лицо которого исказило запредельной злобой.
– Зачем?! Заче-е-ем?! – неожиданно громко заорал он. Вены на его висках и шее вздувались, дряблые брыли тряслись, а налитые нездоровой желтизной глаза лезли из орбит: – За-ачем?! Заче-е-ем?! Зачем?!
Мне показалось, что еще немного, и он сорвет голос. Это было жуткое зрелище. Хоть тело его и сохраняло неподвижность, вся мимика же ходила ходуном, изо рта летели слюни. На секунду я испытал облегчение, что этот человек парализован – настолько его глаза горели ненавистью, настолько иступленным был крик. Наконец что-то оборвалось в его голосовых связках, и он зашелся жадным, тяжелым дыханием.
– Где девушка? Марта, – отчетливо спросил я.
– …зачем!.. Его не трогали… Зачем?.. Для чего… не трогали…
Я повторил громче.
– Где девушка? Та, что беременна.
Лицо директора Айсберга вытянулось, отчего он окончательно стал похож на помешавшегося.
– Девушка?! Так ты… Так вот зачем?.. Ради чего ты сюда… Но ведь тебя это…
– Касается, – терпеливо вставил я.
– У нас на нее прав больше, чем ты… можешь представить, – прошипел он, – мы же оставили тебя в покое… зачем, ну заче-ем?! – снова залил он свое, уже чуть не плача.
– Затем, что я не разделяю ваших взглядов.
Послышался тихий, неприятный щелчок – это зуб хрустнул во рту директора.
– Как ты не понимаеш-шь… Всё, что я хотел, это положить конец насилию и людским страданиям! А что ты..? Ах да… А ты у нас не разделяешь взглядов!