Суд праведный

И объявился в Иркутске новый богатый купец Комарин. Правда, он ничего не продавал и не покупал, зато широко гулял по кабакам и ресторациям. Любил, грешным делом, прикурить папироску от сторублевой бумажки, но и уважения соответствующего к себе требовал. Не отдал однажды ему городовой честь, так он ему морду набил, а шашку отобрал и в прорубь закинул, за что и был арестован. Тут, как назло, его бывший хозяин-золотопромышленник сыскался. Отправился Яков на каторгу. Но сидел недолго — бежал. А попав в Томск, схлестнулся с лихими «робятами», разъезжающими по городу в кошевке и при помощи аркана помогавшими купцам расстаться со своими богатыми шубами и пузатыми кошельками. Хоть и был Комарин в свои пятьдесят лет еще ловок и сноровист, но вылетел на одном из крутых поворотов из саней прямо под ноги городовому, который недолго думая опустил пудовый кулак на плешивую Яшкину голову, а затем препроводил куда следует.

— Дай-ка почитать, чё там тебе насочиняли, — проговорил Яшка, протягивая руку к обвинительному акту.

Анисим аккуратно разгладил на колене лист бумаги и подал ему. Яшка коротко кашлянул и начал читать вслух:

— Согласно 557-й статье Устава уголовного судопроизводства получивший копию обвинительного акта и списка лиц, которых предполагается вызвать в судебное заседание, буде избрал себе защитника и желает, чтобы какие-либо другие лица, сверх указанных во врученном ему списке, были допрошены в качестве свидетелей, обязан в семидневный срок со дня вручения ему означенных документов довести до сведения Томского окружного суда как об избранном защитнике, так и имена, отчества и фамилии тех лиц, которых он желает вызвать в качестве свидетелей… — Яшка оторвался от чтения и взглянул на Анисима. — Защитника желаешь?

Белов недоуменно пожал плечами:

— Не знаю… Им же деньги платить надоть…

Комарин сипло хихикнул:

— Присяжный — он что чиряк, за так не садится. Ты хозяйство свое заложи.

— Ну тебя, — отмахнулся Анисим. — Без присяжного обойдусь, я же невиновный.

Яшка весело расхохотался:

— Ох, насмешил! Ты глянь, чё тут написано… Крестьянин Белов в состоянии запальчивости или раздражения, но, однако же, умышленно ударом палки по голове причинил крестьянину Василию Кунгурову раздробление костей черепа, сопровождающееся кровоизлиянием в мозг и сдавливанием его кровью, отчего Кунгуров тут же и умер… — Он глянул на Анисима. — А ты говоришь — невиновный! Рассказывай энти байки кому другому…

Белов вздохнул, опустил голову. Яшка хлопнул его по плечу:

— Еще и не такое бывает. Был когда-то страшенный разбойник Гуркин, в Забайкалье шалил. Сказывают, не одну душу на тот свет отправил. Так он тоже говорил, что невиновный. Одну токмо смерть и брал на себя. Шел как-то Гуркин, слышит, на берегу у костра мужик песни поет, расейский, значица, мужик был, сибиряки-то не поют. Темно кругом, а мужик знай, распевает: «Ни волка, ни медведя не боюсь, самого Гуркина не боюсь!» А Гуркин-то подкрался сзади, да по спине его прутиком ожарил. «Как, мол, так? Ужели и меня не боишься?» Мужик взглянул, взвизгнул, как заяц, и будто сноп на землю свалился. Кончился, значица. Словно ему нож в самое сердце всадили… Может, ты тоже Кунгурова — прутиком?

— Не убивал я, — упрямо повторил Анисим.

— Ты это брось! — сипло прикрикнул Яшка. — Думаешь, поверят тебе? Держи карман шире. Написано тут, — Комарин ткнул пальцем в обвинительный акт. — Ви-но-вен. Так и будет. А со своим бычачьим упрямством ты токмо присяжных заседателей разъяришь. Всыпят тебе на полную катушку!

— Дык я же не убивал, — развел руками Анисим.

— Всё едино кайся, глядишь, снисхождение вымолишь, — уже начиная сердиться, сказал Комарин.

В этот момент загремели ключи в замке, картежники бросились врассыпную, а Яшка на всякий случай упал на нары и прикинулся спящим. Дверь широко распахнулась, и надзиратель, улыбаясь, легонько подпихнул в камеру чернявого, вертлявого мужичонку, похожего на полового из самого заштатного трактира:

— Примайте ишшо одного мазурика!

Один из картежников радостно соскочил с нар:

— Робяты! Да энто же Блоха!

Когда надзиратель удалился, все накинулись на вновь прибывшего с расспросами. Тот, посмеиваясь, зачастил:

— Током я, робяты, теплуху с фатеры пригрел, трясогузка выскакиват и давай мелкую раструску наводить. Я ходу. Каплюшник, откуда ни возьмись, выворачиват. Звонок-то его дождевиком со стороны поздравил, да тут с подворотни три бутыря подлетело, ну я и влопался. Изменил мне, робяты, фарт.

Анисим непонимающе насупил брови, ткнул локтем Комарина:

— Энто чё говорит?

— Энто он по музыке ходит, — хмыкнул Яшка. — По-воровски, значит… Ежели по-нормальному, то значица, он в фатеру залез, хотел шубу стянуть, а горничная тревогу подняла. Он выскочил, а навстречу полицейский. Мальчонка, что на улице сторожил, камнем в городового кинул, но три солдата шли, вот его и спымали. Удача изменила. Такая она у нас изменчивая, — глубокомысленно закончил Яков и почесал лысую голову.

Снова заскрежетал замок, и в дверном проеме показался темно-зеленый мундир надзирателя.