Суд праведный

— Ну вот… Какие-то вы оба неправильные. Каяться надо, авось пожалеют.

— Пожалел волк кобылу, — хмыкнул Высич.

2

Через несколько дней надзиратель вызвал Белова для встречи с приехавшим в Томск присяжным поверенным. В голосе надзирателя, когда он сообщал об этом, сквозило сильное удивление, но для Анисима появление защитника не было неожиданностью. Высич уже рассказал ему, что сын каким-то образом умудрился раздобыть денег и заключил соглашение с Озиридовым на его защиту. Встречи с ним Анисим ждал с нетерпением.

— Не забудь передать ему мою просьбу, — шепнул Высич, когда Анисим спускался с нар.

Присяжный поверенный Озиридов встретил Белова радушно:

— Проходи, голубчик, присаживайся. С делом твоим я уже ознакомился. Целый день в канцелярии окружного суда просидел. Непростое дельце, весьма непростое… И твои показания читал, весьма любопытно…

Анисим, стесняясь, перебил присяжного поверенного:

— Извиняйте. Привет вам просили передать.

— Кто же? — удивленно пощипал бородку Озиридов.

— Валерий Владимирович алаверды вам передают…

— Высич? — приглушенно спросил Озиридов, настороженно оглядываясь на дверь.

Белов кивнул:

— Они самые. Их к нам в камеру поселили.

Озиридов непонимающе посмотрел на него:

— В камеру? А как он сюда попал?!

— Дык я толком не знаю, — пожал плечами Анисим. — Они встретиться с вами хотят.

— Ясно, ясно, ясно… — Озиридов опустился на стул, сплел пальцы, задумался ненадолго. — Скажи ему, постараюсь что-нибудь придумать.

— Вы уж постарайтесь, — просительно, словно это касалось его лично, проговорил Анисим.

— Надеюсь, что получится, — сказал Озиридов, коснулся пальцем тонкой папки, лежащей перед ним на столе, предложил: — Давай, братец Белов, перейдем к твоему дельцу…

— Давайте, — сразу помрачнел Анисим.

— Я понимаю, состояние у тебя в тот вечер было еще то, — продолжил Ромуальд Иннокентьевич. — Над дочерью надругались, да еще и выпил. Где уж тут за свои действия отвечать… Но вот не нравятся мне твои показания. Ёлкин ведь приятель твой?

— Был приятель, — буркнул Анисим.

— Неважно, — вяло махнул рукой Озиридов. — Всё равно, был… Зачем ему врать и на тебя наговаривать? Ведь прямо на тебя и показывает.

— Не убивал я, — тяжело вздохнул Анисим.

Озиридов приложил ладонь к накрахмаленной белой сорочке:

— Голубчик Белов, пойми меня правильно. Я-то всей душей тебе верю, но дело-то упирается не в меня. Ёлкин на тебя показывает. Кол, коим Кунгуров умерщвлен, из твоего прясла вырван. У Кунгуровых в доме разгром ты учинил… Смотри, как все выстраивается! Что скажут присяжные заседатели? Так и скажут: мужик набедокурил и от ответственности уйти желает. И что тогда?

— И что тогда? — взглянул на него Анисим.

— А тогда, голубчик Белов, коронные судьи на тебя сразу как на преступника оскалятся. Это ты понимаешь?

— Понимаю, — обреченно кивнул Анисим, потом снова поднял голову: — Что ж мне теперь, против совести говорить?

Ромуальд Иннокентьевич густо покраснел, как барышня-гимназистка, которую застали за просмотром эротических открыток. Он даже раздосадованно взмахнул руками:

— Правду надо говорить! Повинную голову и меч не сечет. Да и мне, коли признаешься, что сказать в суде найдется. Мужик ты не из последних, а Кунгуров, можно сказать, на случившееся сам напросился. Присяжные тоже отцы, у них тоже дочери есть, поймут. Да плюс ты признаешься да раскаиваешься:… Чуешь? Так что думай, милейший, думай! Перед судом мы с тобой еще встретимся, потолкуем, а сейчас, братец Белов, иди и крепко думай.

Анисим тяжело поднялся с табурета, попрощался и понуро вышел в тюремный коридор, где его дожидался надзиратель. От встречи со своим защитником он ожидал большего.

Смотритель тюремного замка, титулярный советник Константин Николаевич Житинский, услышав от секретаря о приходе Озиридова, встретил присяжного поверенного на пороге своего кабинета.

— Ромуальд Иннокентьевич! — бережно потряс он руку старого знакомца. — Сколько лет, сколько зим! Я уж думал, не свидимся. Уехал в Новониколаевск, совсем нас забыл! Вы не представляете, как я рад!

Ладони Житинского были мягкие, теплые, почти женские, на лице отражалась неподдельная радость, и Озиридов чувствовал искреннюю приязнь к этому невысокому, полному, с пухлыми бритыми щеками и жиденьким коком волос над высоким от залысин лбом, человеку.

— А я к вам с просьбой, — улыбнулся Озиридов и, легким движением откинув полы визитки, опустился в предложенное смотрителем массивное кресло.

Житинский обиженно надул полноватые губы:

— Вечно вы так, Ромуальд Иннокентьевич. Нет чтобы рассказать о своих амурных успехах в новониколаевском обществе… Сразу о делах… — он прошел за стол, сразу поскучнев, произнес: — Ну, выкладывайте, что у вас там припасено?

Понимая деликатность своей просьбы, Озиридов ласкающим движением пригладил бородку, наморщив лоб, помедлил с ответом, но все-таки, наконец, и выложил: