Суд времени. Выпуски № 35-46

Материалы по делу.

Из высказывания бывшего министра обороны Дмитрия Язова: «После статьи преподавательницы химии из ленинградского института /…/ Политбюро заседало два дня. Главным докладчиком был А. Яковлев, который назвал эту статью „антиперестроечной“, Н. Андрееву „сталинисткой“. М. Горбачев дал выступить всем, стремясь не только осудить Н. Андрееву, но и проверить членов, кандидатов и секретарей на лояльность. Так было положено начало открытому антикоммунистическому движению в стране. При этом критику умело направляли в русло психологической атаки на существующий строй, фронтальной масштабной войны против Советского Союза, против собственного народа».

«Советская Россия», 19.08.1997.

Кургинян:А что, собственно, плохого? Андреева высказала свою точку зрения. А что, собственно, плохого в том, что она сказала, что она не хочет поступиться принципами? А что, так плохо иметь принципы? Почему это должно быть предметом для шельмования, для заседания Политбюро, для указа о том, что надо атаковать всех антиперестроечников. Вот это и есть гласность!

Свобода слова необратима. Защиту своих позиций мы не отдадим! И мы будем ее защищать именно ради свободы слова. Ради того, чтобы новая гласность не съела свободу слова.

А теперь я хотел бы, чтобы Михаил Быков подтвердил или опроверг мою позицию.

Михаил Быков, писатель, шеф-редактор журнала «Стратегия России»:У нас сейчас тезис какой? Отменила ли гласность цензуру. Я хотел бы начать с реверанса Павлу Николаевичу, который был главным редактором в 85-м году, а я тогда начинал свою карьеру. И действительно, «Комсомолец» того времени был свежим глотком в мире СМИ. Это всё верно, но, во-первых, умели ли мы пользоваться той гласностью, которая тогда наступила? Во-вторых, что это такое — та гласность? На мой взгляд, это революция. А как всякая революция, она выдвигает определенное количество революционеров, которые начинают, грубо говоря, сводить счеты с теми, кто до этого представлял собою власть. И не имея полных, точных, ясных представлений о том, как это делать, мы учились. И учились, в общем-то, в том числе, и на каких-то страшных вещах. Так вот, если принять за тезис, что гласность началась в 86-м году, а закончилась в 91-м. Она же чем-то закончилась! Закончилась она просто новой цензурой. Потому что примерно в это же время что началось? Началась тихая скупка средств массовой информации. И во что стали превращаться средства массовой информации? Они стали превращаться в бизнес. А бизнес и идеология — это совершенно разные вещи. Продавать идеологию нельзя, покупать ее тоже. Ну, если говорить о чистых вещах. И закончилось это тем же самым ужасом, который мы получили с Гусинским и чуть позже. Когда средства массовой информации, которые должны были нести гласность и свободу слова, работали строго на бизнес. И в основе всего стало что? Коммерция. А у коммерции — свои законы.

Кондрашов:И своя идеология.

Быков:

Ну, там про идеологию вообще сложно говорить.

Сванидзе:Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваши вопросы оппонентам.

Млечин:Такое может создаться ощущение, что в то время был выбор, знаете ли: вам какого вина, белого или красного? Т. е. гласность можно было выбрать, а можно было сразу свободу слова. И глупые люди, мерзкие выбрали гласность. А должны были свободу слова. Какая же могла быть сразу свобода слова? Смешная мысль. Для этого должна была вся страна перевернуться, а она не перевернулась. Поэтому гласность была просто первым и необходимым шагом. Другое дело, что следующего шага не сделали. Но мы с этого и начали. Следующий шаг и не был сделан. Но что же плохого в гласности-то, скажите?

Быков:

Да никто не говорит, что гласность это плохо. По-моему, мы с этим все согласились.

Млечин:Из Ваших слов можно сделать такой вывод.

Быков:Вопрос о конкретном историческом периоде.

Млечин:Вот в этот конкретный исторический период люди смогли сказать, что строительство ЦБК на Байкале — это опасно. Они смогли сказать, что в Узбекистане творится бог знает что, что людей-крестьян превратили в рабов, посадили в зиндан и охраняют. Впервые стало возможно говорить об этом. В одной газете стали говорить одно, в другой — другое. Это как раз и было впервые.