Суд времени. Выпуски № 35-46

Ирина Медведева, детский психолог, член правления Российского детского фонда:Я сразу хочу сказать, что я выросла в очень либеральной среде, среде богемной. Поэтому для меня гласность, перестройка и всё, что с этим связано, с одной стороны, не было новинкой, потому что я это всё получила в детстве в писательско-художнической среде, а, с другой стороны, я очень радовалась, что это наконец пришло в общество, что это дали народу. Но так как я детский психолог с клиническим уклоном, я вынуждена была признать, что последствия совершенно ужасные, которые начались примерно с 90-го года. Вот я наблюдала рост неврозов — я как раз неврозами занимаюсь, пограничными состояниями психики детей — чудовищный. Некоторые исследователи, которые занимались специальной статистикой, считали, что буквально за два-три года количество детских пограничных состояний (а пограничные состояния более, чем какие-либо другие зависят от того социума, в который погружается ребенок) увеличились в 10 раз. Некоторые специалисты даже говорили, что в 15. Но, вы знаете, я специальной статистикой не занималась, я — практический психолог. Я просто на глаз увидела, что это какая-то катастрофа. Я уже не говорю о родителях этих детей, о молодых людях и людях среднего возраста, которым, действительно, не просто стали говорить что-то другое, а стали говорить ровно наоборот. Что было белое, в один раз стало черным, что было черным — стало белым.

Сванидзе:

Время.

Кургинян:Я передам 30 секунд.

Медведева:

Они не выдержали этого, конечно, многие. Было очень много самоубийств, в том числе, среди военных людей с устойчивой психикой. Очень много людей спивалось, очень много попадало в сумасшедший дом. Но для детей это была страшная катастрофа. Особенно хочу подчеркнуть, что было самым страшным, может быть… Я вообще удивляюсь, что вы все здесь говорите о благе для себя. Вот про детей сегодня никто не сказал пока ни слова. А ведь это вообще, я считаю, ждет своего Нюрнбергского процесса. Это преступление, что сделано с детьми, и продолжает делаться. Так вот самое страшное было разрушение стыда. Потому что стыд, интимный стыд есть стержневое качество, определяющее психическую норму. И напротив, отсутствие интимного стыда, а я ещё раз хочу подчеркнуть, что разрушением его, в том числе в детской среде, эта самая гласность ваша старательно занималась. Это признак тяжелейшего психического заболевания, например, шизофрении в последней стадии, стадии дефектов. Вот что такое отсутствие интимного стыда. Это прививалось как эталон новый всему обществу, в том числе, и детям. Я ещё раз хочу сказать — это преступление, которое ждет своего Нюрнбергского процесса.

Сванидзе:Спасибо, Ирина Яковлевна. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваши вопросы оппонентам.

Млечин:

Я не понял насчет пьянства. Насколько известно, как раз из-за антиалкогольного законодательства, нравится это нам или не нравится, в стране резко упало количество погибающих от пьянства, просто резко упало. Резко уменьшилось число психозов на алкогольной почве, и резко выросла рождаемость. Это как раз было результатом антиалкогольного законодательства, которое пришлось как раз и на время гласности одновременно. Мы впервые узнали, сколько людей у нас пьет, сколько погибает.

Вот скажите, пожалуйста: врать не стыдно, а говорить правду стыдно. Я Вам сейчас приведу пример, что я имею в виду. Раз Вы детский врач, Вы меня поймете.

Медведева:

Я — детский психолог.

Млечин:Детский психолог, сказали, что с клиническим уклоном, значит, врач. В 1979 году отмечался по решению ЮНЕСКО ООН год ребенка. Мы работали над большой книжкой, посвященной положению детей в разных странах. И тогда, я еще тогда был совсем молодым человеком, с ужасом узнал, что по всему миру детей в семьях, вот это для меня было тяжелейшее открытие — семейное насилие, я тогда, ну, просто мне даже в голову не приходило, мне было всего… и 22 лет еще не было, семейное насилие, что родители бьют своих детей, калечат и т. д. Выяснилось, что во всем мире об этом говорят, этим занимаются, это пытаются предупредить. Мы материал собрали, а потом обратились в Министерство здравоохранения СССР, и нам сказали, что даже такой статистики нет. Т. е. понимаете, семейное насилие, о чем мы потом узнали и что происходит и по сей день, вот теперь мы об этом знаем и с ужасом узнаем, это существовало всегда. Только статистики не было, этим никто не занимался. У нас вообще отсутствовала категория социальных работников, которые узнают, что бьют ребенка, приходят, помогают. Если надо лишают родительских прав, хотя, на мой взгляд, это ужасное решение. У нас этого вообще просто не было. Т. е. с Вашей точки зрения, молчать, врать, не говорить об этом — это не стыдно, а рассказать, вытащить это всё и попытаться спасти детей — это плохо? А гласность — это вот это вот.

Медведева:Я отвечу на этот вопрос, хотя, по-моему, Вы задаете мне вопрос не совсем по теме.