Суданская трагедия любви

Возмущённые до нельзя пенсионеры обрушились с криками проклятий на солдат и офицеров ОМОНа, которых, впрочем, тут же заменили на служащих управления внутренних дел. ОМОН свою задачу выполнил.

Да, дубинки в этот раз в ход не пошли. Возмутители спокойствия были совершенно безоружны. Через некоторое время после долгих обсуждений оставшаяся (не арестованная) часть молодёжи с одним знаменем в руках отправилась колонной по тротуарам к Первой Брестской улице, куда в отделение милиции отвезли их товарищей. И ничего ужасного для государства в этой процессии не было. Никто их теперь не останавливал. Кричавшийся ими лозунг «Свободу нашим товарищам!» был мало кем услышан и к перевороту в стране не привёл. А ведь могли и этих ребят арестовать, если бы была такая команда.

Перед уходом с площади молодые люди собрали телефоны свидетелей происшедшего беззакония властей для того, чтобы при судебном разбирательстве можно было найти тех, кто подтвердит реальность фантастического нарушения прав человека в нашем будто бы демократическом обществе.

Эти вспомнившиеся мне акции протеста в Москве чем-то были похожи, только стороны поменялись местами. Милиция обороняется, а демонстранты нападают. И разъярённая толпа уже не видит предела, не понимает, что убивает и сжигает людей, она кипит бесконтрольной яростью, получая звериное удовольствие от вида отступающей милиции, от вида её слабости.

В один из перерывов между наступлениями солдат Евгений Фёдорович говорит укоризненно бегающим:

— Ну, чего вы добиваетесь? Вас, как баранов, гонят на бойню, а зачем? Там же такие же молодые хлопцы, как и вы, такие же украинцы.

В ответ слышится злобное:

— Ты, батя, ходил бы отсюда подальше со своими проповедями, а то ненароком и тебе достанется.

— А ты меня не стращай, — говорит мой тесть, — мне твою дурью башку жалко. Ведь ни за что бъё…

Среди общих криков, взрывов петард, топота ног выстрел позвучал совершенно незаметно и человек упал. Это Евгений Фёдорович. Я бросаюсь к нему. Пуля попала в спину. Шапка-ушанка падает с головы. Я беспомощно осматриваюсь по сторонам. Назвавший моего тестя батей парень тоже изумлён. Он подходит, берёт руку, щупает пульс:

— Живой.

Мимо проходит парень в камуфляжной одежде с капюшоном поверх головы, в руке продолговатый предмет, обёрнутый в материю. Может быть, это винтовка, может, из неё стреляли, а, может, и нет. Как доказать?

К нам подбегают люди. Они видели что-то. Но нужна скорая помощь. В начале улицы стояли две машины. Один из парней с белой повязкой вокруг лица бежит в их сторону. Не прошло и пяти минут, как машина с украинской надписью «Швидка допомога» и с красным крестом на кузове, взревев воем сирены, подъехала к нам.

Я фотографирую камерой лежащее тело Евгения Фёдоровича. Выскакивают санитары, берут его за руки и за ноги и заносят в машину. Я делаю попытку сесть тоже, но меня грубо отталкивают, дверцы закрываются, скорая помощь уезжает. Я успеваю сфотографировать её с номером.

Иду к своей машине. Сажусь за руль, но в этот момент на капот падает горящая бутылка. Я едва успеваю высунуться наполовину из машины, как раздаётся врыв, и я теряю сознание.

Глава 18

В БОЛЬНИЦЕ

Прихожу в себя от сознания, что я что-то должен сделать. Ну, да, мне нужно ехать в близлежащую больницу искать Евгения Фёдоровича. Куда его повезли, неизвестно, однако можно опросить всех поблизости. Открываю глаза. Вижу участливо склонившееся надо мной женское лицо:

— Ну вот, всё в порядке. Глаза видят, уши слышат, пальцы двигаются. Вы меня слышите, пациент?

— Слышу, — отвечаю, а где я?

— В больнице, где же ещё? Вы, дружочек, в рубашке родились. У вас, говорят, в машине бензобак взорвался, и вас выбросило на асфальт. Вы, очевидно, неудачно курили. Хорошо ещё, что только руку сломали, да и то левую, а то с правой было бы хуже. Но и так еле-еле раздели вас. Сейчас будем готовить к операции, но это пустяки. Главное, что пришли в себя.

Всё это говорит медсестра. Я слушаю её, пытаясь сообразить, что со мной произошло. Понимаю, что нахожусь в больничной палате, на больничной койке. В голове шум. Сестра просовывает руку под голову, приподнимает её, даёт выпить какое-то лекарство. Выпиваю из мензурки.

Чувствую, что на мне нет никакой одежды. Вопрос возник сразу:

— А где моя одежда?

Сестра улыбается:

— Всё цело. Не волнуйтесь. Вы мне скажите вашу фамилию, имя и отчество. А потом я вас отвезу в операционную.

Я называю себя и спрашиваю, где мой телефон.

— Телефон, не знаю. Его, кажется, не было. А фотоаппарат ваш японский лежит вместе с вещами в камере хранения. Я потом дам туда вашу фамилию и при выписке вы всё получите.

— А телефон как же? — беспокоюсь я. — У меня там вся важная информация, все телефоны редакций.

— Вы только не волнуйтесь, — успокаивающе говорит сестра, — вам нельзя волноваться. У вас ещё сотрясение мозга, наверное. А телефон, может, найдётся. Но вот подошла санитарка. Сейчас мы вас отвезём в операционную.

Санитарка, оказывается, приехала с тележкой, на которую меня обнажённого перекладывают четыре женские руки.