Суданская трагедия любви

От неожиданной боли в левой руке я вскрикиваю.

— Ничего, ничего, — ласково говорит сестра, — сейчас наложат гипс и всё будет в порядке.

Но эти слова я уже слышу откуда-то издали, так как снова теряю сознание.

В палату меня возвращают всего перебинтованного. На руке от локтя до кисти гипс. Руку подвесили на кронштейне возле кровати. Грудь тоже забинтована, так как оказалось, что одно ребро с левой стороны треснуло: пришлось его ремонтировать. Но я уже пришёл в себя и опять спрашиваю про мобильный телефон. Где он, никто не знает. Его не нашли в карманах моей одежды. Видимо, он выпал, когда меня выбросило взрывом из машины.

Я прошу сестру:

— Пожалуйста, позвоните мне домой и скажите, что я жив и здоров.

Сестра смеётся:

— Что вы здоровы, сказать можно только условно. Вообще-то вы больны. Кроме того, что вы перевязаны, у вас лёгкое сотрясение мозга. О здоровье повременим говорить положительно.

Но она записывает номер телефона моих родителей и, несмотря на ночное время, идёт звонить. Я знаю, что мои волнуются и не спят. Сестра обещает сказать, чтобы привезли утром новый мобильный телефон, и мой ноутбук.

Меня занимает одна мысль: как получилось опять совпадение в судьбах Юджина и моей. Пуля нашла его, а меня поймало взрывом. То, что у машины взорвался бензобак — это верно, однако не потому что я курил. Я хорошо видел парня, бросавшего в мою машину бутылку с зажигательной смесью. Потому и среагировал, потому и выскакивал из машины, потому меня и не убило взрывом на месте, а отшвырнуло взрывной волной. Но что ж это за чёртовы совпадения? И чем наши судьбы закончатся? Судя по аналогии совпадений, Евгений Фёдорович тоже жив, как и я.

Хочется пить. Прошу соседа по койке, молодого парня, принести попить. Он говорит, что вода в столовой есть в чайнике, и он может принести, но там нет стакана, есть ли у меня своя кружка. У меня, конечно, её пока нет, а пить хочется. Парень обещает найти стакан у дежурной медсестры, но не находит. Она сказала, что у больных должна быть своя посуда. После долгих хождений парень всё-таки приносит стакан кипячёной воды.

Меня поражает не то, что в больнице нет стакана (в это я просто не верю), а полное отсутствие у некоторого персонала желания оказать реальную помощь впервые попавшему к ним больному, отсутствие элементарного сочувствия, с которого фактически должна начинаться любая больница, как театр начинается с вешалки. Сочувствие, сострадание.

Ночь проходит беспокойно. Поворачиваться нельзя. Во сне приходят кошмары, и я постоянно просыпаюсь. Думаю о том, правильно ли мне соединили кости на руке. Вспоминаю историю, случившуюся во время моей работы в качестве переводчика на Шпицбергене сразу после окончания института. Это было что-то вроде языковой практики до того, как я стал журналистом.

Когда я приехал на Шпицберген, больница шахтёрского посёлка Баренцбург — форпоста России в Арктике — была оснащена по первому слову техники, но давно. А в это время в соседнем норвежском посёлке Лонгиербюен построили новый госпиталь с новым оснащением. Тогда руководство норвежского госпиталя предложило своим российским соседям в порядке шефской помощи свой большой рентгеновский аппарат из старого госпиталя. Для них он морально устарел, но всё же был лучше нашего в Баренцбурге, ещё старее. Мы с благодарностью приняли дар. Аппарат привезли, выделили для него в нашей больнице помещение и потом года два не могли его установить и пустить в работу, поскольку с материка никак не присылали специалистов наладчиков. Аппарат ведь у нас официально не числился.

Именно в этот период произошла такая история. В Баренцбург на своих снегоходах приехала отдохнуть группа норвежской молодёжи. Они пили в баре много пива, и когда собрались возвращаться к себе в норвежский посёлок, я пытался остановить их, предложив остаться в гостинице до утра и напомнив, что пятидесятикилометровый путь от одного посёлка до другого проходит через несколько крутых оврагов. Молодые люди весело помахали мне руками, уверяя, что они здесь давно живут и ничего с ними не случится. Однако, спустя некоторое время, они возвратились, так как в первом же овраге несколько снегоходов налетели друг на друга, и у одной девушки сломалась рука. Пришлось срочно везти её в нашу больницу, где российский хирург, добродушный и весёлый человек, под нашим старым рентгеновским аппаратом стал править руку норвежской девушке. Стоявшая рядом медсестра вдруг заметила, что мне, смотревшему на этот примитивный способ выправления руки, стало плохо. Она быстро подставила мне стул, усадила и стала вытирать пот с моего взмокшего лица.

Руку девушке поправили, но, как потом выяснилось, осталось искривление, которое позже пришлось исправлять в норвежском госпитале. Думаю, всё оказалось бы значительно лучше, если бы к этому времени у нас был установлен норвежский аппарат.

Какой аппарат в киевской больнице я не знаю, поскольку практически был без сознания и ничего не видел. Но остаётся надеяться, что операция прошла нормально.

Утром ставят капельницу. Привозят завтрак.