Судьба Адъютанта Его Превосходительства

Когда смененный караул закончил трапезу, я обратился к лейтенанту и всем захваченным: – Прежде, всего, снимите погоны и форму: они нам крайне необходимы для работы. Вы проситесь к нам в отряд, но какое у нас будет к вам доверие? Ведь вы захвачены не неожиданно. Вы хорошо знаете, что мы пишем воззвания и предлагаем покидать ряды белых, назначаем вам время перехода, но вы не переходите. Вы все ждете: авось выйдем на широкую московскую дорогу. Ваше счастье, что мы вас не расстреляем. Однако помните, что добровольно перешедшим в наши ряды гарантируем жизнь, а мерзавцев беспощадно расстреливаем и будем расстреливать. Передайте князю Туманову и барону, что мы постараемся с ними увидеться в лучших условиях. Жить вам в имениях с сего числа запрещаем. До скорого свидания. Камов дал распоряжение снять караул, а Гаузе подошел ко мне: – Товарищ командир, разрешите вести части. – Хорошо! – На ремень! Налево в лес, шагом марш, – скомандовал Гаузе. На глазах многих остающихся офицеров блестели слезы. Мы нанесли чувствительный удар их офицерскому самолюбию. Войдя в лес, мы долго смеялись над приключением. Некоторые партизаны предполагали, что эти офицеры, пережившие сегодня переходы от жизни к смерти, явятся хорошими агитаторами в деле разложения армии Врангеля. Но, как после выяснилось, лейтенат Бурлей с другими офицерами на подводах «снялись с якоря» в Севастополь, где лейтенант с ужасом рассказывал везде и всюду о жутких моментах, пережитых им во время захвата имения краснозелеными. При этом, ради спасения поместья своих родственников, Бурлей старался преувеличить наши силы, дабы Врангель обратил внимание на повстанцев. Ночью, пройдя шоссе вблизи деревни Арнаутки, мы поднялись на вершину горы, чтобы перейти в район Байдарских ворот. Южнее раскинулось широкое бурное Черное море с обрывистыми каменистыми берегами. Лес был не густой, местами вырубленный. Отряд расположился на отдых, а разведка пошла на Арнаутку за продуктами.

Через час, запыхавшись, вернулся один из посланных и принес потрясающие вести: наши разведчики, кажется, захвачены; в ближайших деревнях множество войск. По всему шоссе идут крупные отряды. Стало ясно, что белые задумали проделать серьезную операцию. Вероятно, наш ночной переход был замечен белыми. Нас выдал собачий лай; несмотря на все предосторожности отряда, собаки почуяли приближение чужих и разбудили всю деревню.

Боясь захвата врасплох, мы решили, с риском для жизни, немедленно перебраться в район деревни Алсы. Оставив лошадей на месте, с винтовками наизготовку, мы гуськовым порядком, цепью двинулись по лесным тропинкам к шоссе. Впереди отряда шли самые боевые партизаны: Вольфсон, Яша Гордиенко, Черенков, Митя Комарский, Шарый, Гаузе, Баратков. В случае столкновения с белыми, на них возлагалась задача вызвать наибольшую панику среди белых и тем дать возможность отряду перейти через шоссе. Военком Камов (Орлов), Васильев (Александровский) и я находились в разных местах отряда, подбадривая партизан. У шоссе слышен был сильный топот лошадей, громкие разговоры. Это двигалась кавалерия белых. Мы остановили движение отряда и притаились. Через полчаса наступил удобный момент проскочить шоссе. Нам это вполне удалось, и мы вступили в пределы Алсунского леса. Мы давали клички всем лесам. Два дня отряд питался исключительно водой и листьями. Выслали было разведку в Алсу, с целью получить от крестьян хлеб, но наши вернулись без хлеба, а два партизана влипли в плен, едва только переступили порог ближайшей избы. Наступил третий день голодовки! Камов с десятью партизанами вызвался отправиться в поиски продуктов. Пришлось согласиться; изголодавшиеся переутомленные трехдневным переходом люди, близость белых – все это доводило слабых чуть не до самоубийства. Но едва Камов прошел около ста шагов, послышалась сильная ружейная и пулеметная стрельба и вскрики раненых. Пули сыпались градом, потом – минутное затишье… – Дроздовцы, вперед! Сильный шорох пронесся по всему лесу. Поняв, что нельзя задержать цепи белых, я крикнул: – Второй батальон, принимай вправо по балке!

А сам с партизанами бегом бросился на обрыв по Черной речке. Лучше смерть в пропасти, чем попасть в лапы палачей. Все было как во сне. Помню скалы, жадную пропасть, в которую скользили по одиночке партизаны. Они перекатывались с одного места на другое, хватаясь руками за острые камни. Когда мы очутились в мелкой речке, от хорошего английского обмундирования остались одни тряпки, из рук и колен сочилась кровь. Мы с жадностью пили воду и обмывались. Я оглядел в свой цейсовский бинокль возвышенности: везде стояли войска. Медлить было некогда. Мы быстро поднялись по обрыву вверх, на противоположную сторону. Поддерживала надежда, что если нас не успеют заметить во время подъема, то мы сможем перебраться в другой район.