Судьба наизнанку

– Даже так? – новость неприятно поразила Олега. Кремлёвские горцы оказались умнее, чем писалось о них в исторических книгах и прочей художественной литературе. Пожертвовав полным контролем над частью своей территории, непосредственно примыкающей к хроноразделу, советские власти могли установить какой угодно барьер километрах в десяти от края попаданской земли. Оставаясь при этом в своём социалистическом праве и ограниченной только волей вождей крепости «внешней» границы. Заодно решался ещё один немаловажный вопрос – реальная защита Советского Союза не мозолила глаза российским и харьковским пограничникам. Перед их взглядами располагались только бутафорские блок-посты, никакой военной угрозы не представлявшие.

«Это кто ж такой умный, кто так догадался сделать? Если такой кадр нашёлся, неужели он думают, что у нас эту фишку не просекут? – размышлял Олег, пока они шли от одного поворота к другому. – Недавно в Интернете читал, что именно так надо было войска в сорок первом расположить – основные силы на старой границе, а перед ней – только мобильные части прикрытия и пограничники».

«А может, – мысли его перескочили на другой вариант, – всё само собой организовалось? Нет здесь великой стратегии, одна сиюминутная тактика – сосредоточить войска вне пределов прямой видимости противника. Вот и всё».

Так и не придя к окончательному выводу, он, за руку с Вероникой, подошёл к одноэтажному каменному дому на две печных трубы и четыре окна, в который упирался поросший травой переулок. Дом был белён свежей извёсткой и вообще выглядел лучше чекистского здания – нигде ни трещинки, ни кусочка отвалившейся штукатурки, даже железная кровля тщательно окрашена суриком. Ворота и забор были деревянные, но так же старательно покрыты слоем зелёной краски. Чувствовалось, что хозяева здесь люди основательные, любящие своё родовое гнездо.

Фёдор требовательно постучал железным кольцом вделанной в ворота калитки, через минуту глухо хлопнула дверь и послышались торопливые шаги.

– Кто там? – спросил чуть хрипловатый голос.

– Мы, – кратко ответил Фёдор, – открывай, Моисеевич.

– Опять они здесь! – попытался пошутить Олег, но юмора родственники не поняли. Вероника даже взглянула на него осуждающе.

Калитка распахнулась, открыв внешнему миру лысоватого старичка с классически горбатым носом, одетого, несмотря на терзающую кожу жару в отутюженный костюм-тройку.

– Заходите, гости дорогие, – дед отступил в сторону, пропуская Лапиных. На Олега с Вероникой он только мельком взглянул и тут же отвёл взгляд, видимо по сугубому воспитанию решив не пялится на непонятно одетых людей, как последняя деревенщина…

Закрыв калитку на засов и цепочку, он развернулся и тотчас же был представлен Фёдором.

– Михаил Моисеевич Зальцман, отец мужа моей младшей сестры.

Старый еврей радушно кивнул и непременно добавил.

– Единственной и неповторимой Людочки!

– Да, конечно, – спохватился Фёдор и перешёл к своим иновременным родственникам, – Михаил Моисеевич, это моя правнучка Вероника и её жених Олег Александрович.

– Очень приятно, – Олег обменялся рукопожатием. Ладонь старика была сухой и неожиданно сильной.

– Проходите, – Михаил Моисеевич широким жестом пригласил гостей в дом.

К дому со стороны двора была пристроена веранда с открытой террасой, куда вела широкая лестница, обрамлённая точёными балясинами. Олег с интересом огляделся по сторонам, пока они делали несколько шагов в сторону выходившей во двор лестницы. Собственно, двором это густо поросшее растительностью пространство назвать было нельзя. Скорее всего, это был дачный участок. В лучших традициях позднесоветского времени. Грядки с зеленью и клубникой, кусты смородины и ежевики, малина вдоль ошкуренных слег, изображающих межевой раздел с соседними участками. С кем граничил участок Зальцмана по параллельной дороге стороне, рассмотреть на быстром шагу не удалось. Туда тянулся настоящий фруктовый сад из многих видов дарующих плоды деревьев, полностью скрывавших торцевую границу. Олег на ходу успел опознать только яблони и вишни.

– Люда где? – спросил Федор, когда они разулись и прошли в широкую, на два окна гостиную.

На крашенном полу стояла массивная мебель из натурального дерева, сдвинутая в сторону окон. Шкаф с множеством ящичков и дверок, вызвавший в памяти Олега забытое слово «бюро». Покрытый узорчатой скатертью большой овальный стол, на имитирующих львиные лапы ножках, окружённый шестью венскими стульями. В углу слева блистал стеклом массивный сервант с выложенной горкой посудой, в углу справа громоздился книжный шкаф с полностью заставленными полкам. На стороне входной двери углы занимали выпирающие на метр с лишним сектора голландских печек, топившиеся из прямоугольного коридора, ведущего, скорее всего на кухню и в подсобное помещение, тут же окрещённое Олегом чуланом. В остальные помещения дома вели закрытые двери в боковых стенах гостиной. «Классическая сталинская планировка, – прикинул Олег, мысленно нарисовав план еврейского обиталища. – Потолки только низковаты и лампочек нет, керосинкой обходятся».