Судьба протягивает руку

Училась с нами на первом курсе очаровательная Валя Малявина, которая оказалась очень болезненной девочкой, всё время пропускала занятия, а в конце года неожиданно выяснилось, что за это время она снялась в «Ивановом детстве» Тарковского. Валино обучение в Школе-студии МХАТ, к сожалению, закончилось, её отчислили, у нас было с этим строго: до четвертого курса сниматься запрещено. Валя в итоге закончила Щукинское училище, там к киносъёмкам относились либеральнее и брали наших студентов, позволивших себе, вопреки правилам Школы-студии МХАТ, начать кинематографическую карьеру. Училась в Студии и Жанна Прохоренко, но её пригласили сняться в «Балладе о солдате», так что доучивалась она уже во ВГИКе. Таких случаев было немало, когда мхатовцы становились звёздами, прославляя конкурирующие актёрские школы.

Однако были у нас и другие ребята – очень талантливые, но не ставшие в итоге знаменитыми. И из этого ряда не реализовавшихся первый в списке – Лёша Борзунов, мне кажется, самый одарённый на нашем курсе студент, творческая судьба которого сложилась очень непросто.

Первый курс в студии МХАТ – это в первую очередь этюды, изобретение Константина Сергеевича, которое, насколько я понимаю, не очень одобрял Владимир Иванович, хотя и благоразумно не противился этой практике. Этюды по мысли создателя учения нужны, чтобы приблизить к себе роль, так сказать, присвоить её себе.

Разумеется, бывают случаи, когда этюды приносят пользу, рождают интересные решения. Вот, например, в тех самых классических «Трёх сестрах» во втором акте герои появляются с мороза, фоном звучат рождественские колядки и по этой канве всё дальше и вышивается. Выходят артисты на сцену, и каждый по-своему обозначает, как ему холодно. Я помню, очень впечатляло, когда одна из актрис подходила к печке и прижималась к ней – казалось даже в зале становилось морозно и хотелось самому ладони к изразцам приложить. Такие этюды на физическое состояние я понимаю. Человек не сразу берётся играть, а сначала пробует вспомнить, как это бывает в жизни, как он, например, согревается, войдя с мороза, как он прижимается к тёплой печке, греет руки у огня.

С помощью этюдов нас учили добиваться особого состояния физиологической правды. Следуя завету Станиславского, мы посвящали достижению этой цели долгие репетиции, и, надо сказать, система доказывала эффективность – порой у нас выходило что-то толковое.

Считалось, что без овладения особыми навыками правдоподобия первокурсникам нельзя переходить к отрывкам, к нормальным репетициям. Но для меня вся эта погоня за органичностью была мучительной. Тем, кто уже имел какой-то театральный опыт – прошёл, например, через самодеятельность, народные театры, – приходилось особенно тяжко. Правда, я сумел отметиться и даже продемонстрировал драматургические способности. Это были буквально первые дни нашей учёбы, мы ещё плохо друг друга знали, но я уже привлёк Веру Алентову, чтобы она играла мою жену, придумал сюжет, как будто бы меня нет дома, а к ней приходит Лёша Борзунов, представляется моим закадычным другом, рассказывает, как много нас связывает, делится воспоминаниями, и тут прихожу я, а Вера меня встречает и говорит: закрой глаза – сюрприз. Я закрываю глаза, потом открываю и передо мной стоит Борзунов. И мы смотрим друг на друга и понимаем, что первый раз в жизни друг друга видим, что произошла какая-то ошибка. И Лёша говорит, сконфузившись: извините, извините, пятится и уходит.

Выяснилось, что по сюжету, по ситуации это просто образцовый этюд, который позволяет проявить точность реакции, искренность и убедить педагогов в органичности. Мы его потом показывали в течение полугода в качестве эталонного, и осточертел он нам страшно. Педагоги этот этюд даже на экзамен вынесли, хотя он был уже явно несвеж, а потому мы играли скверно. Чтоб как-то себя раззадорить, попробовали обогатить действо, предложили новую интерпретацию. Лёша нашёл где-то гвоздь, и на генеральной репетиции мы решили его использовать в драматургии. Заходит Борзунов к Алентовой, садится – и тут же вскрикивает: «Ой!» А потом достаёт из-под себя гвоздь, кладёт его в карман и продолжает как ни в чём не бывало по исходным нотам. Правда педагоги почему-то нашу находку не оценили, Борзунову было сказано: ещё раз достанешь из задницы гвоздь – вылетишь из студии…

Когда я сам стал преподавать, то отменил на курсе этюды как бесполезный элемент актёрского образования. Лучше уж сразу начинать играть, репетировать отрывки – самостоятельно или с помощью педагога. Но знаю, что, например, Мария Осиповна Кнебель и её ученик Анатолий Васильевич Эфрос очень дорожили этим этапом воспитания актёра. У Эфроса этюды прорастали в спектакли, которые могли начинаться с какого-то, по сути, длинного этюда, когда актёры двигались в молчании по сцене, погружая зрителя в атмосферу постановки.