Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

Еще в 1889 году известная русская писательница, литературный критик Мария Константиновна Цебрикова опубликовала в парижской прессе открытое письмо к Александру III, в котором писала: «Законы моего отечества карают за свободное слово. Все, что есть честного в России, обречено видеть торжествующий произвол чиновничества, гонение на мысль, нравственное и физическое избиение молодых поколений, бесправие обираемого и засекаемого народа — и молчать. Свобода — существенная потребность общества, и рано ли, поздно ли, но неизбежно придет час, когда мера терпения переполнится и переросшие опеку граждане заговорят громким и смелым словом совершеннолетия — и власти придется уступить». Современники рассказывали, что, прочитав это письмо, Александр признал, что автор «любит Россию» и распорядился: «Отпустите старую дуру». Цебрикова получила три года тюрьмы и запрещение жить в «университетских городах России» — мера, которая была в ходу при Александре III.

Но вот на престол вступает новый император, и, как принято, ему посылают множество приветственных посланий. В одном из таких «адресов», поднесенным императору депутатами Тверского земства (а мы помним, что Тверская губерния считалась одной их богатейших в России еще в начале XIX в. и сохранила свой статус и в дальнейшем), говорится: «Мы искренне верим, что в период твоего царствования права личности, а также права уже существующих представительных учреждений будут защищаться постоянно и решительно. Мы ожидаем, великодушный государь, что этим представительным учреждениям будет позволено выражать свои мнения по вопросам, которые их касаются, для того, чтобы выражения нужд и чаяний не только представителей управления, но и всего русского народа могли достичь престола». Эти пожелания вызывали монарший гнев. В своем ответном слове Николай заявил: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял их мой покойный и незабвенный Родитель».

Этот ответ вполне соответствовал духу нового царствования. Генерал А. А. Мосолов, начальник канцелярии Министерства Двора, писал, что Николай «воспринял от отца, которого почитал и которому старался подражать даже в житейских мелочах, незыблемую веру в судьбоносность своей власти. Его призвание исходило от Бога. Он ответствовал за свои действия только перед совестью и Всевышним. Императрица всецело поддерживала эти взгляды. Царь отвечал перед совестью и руководствовался интуицией, инстинктом, тем непостижимым, что ныне зовут подсознанием (о чем не имели понятия в XVI веке, когда Московские цари ковали свое самодержавие). Он склонялся лишь перед стихийным, иррациональным, а иногда и противным разуму, пред невесомым, пред своим все возрастающим мистицизмом. Министры же основывались на одних доводах разума. Они говорили о цифрах, процентах, сметах, исчислениях, докладах с мест, примерах других стран и т. д. Царь и не делал попыток, и не мог оспаривать таких оснований. Он предпочитал увольнять в отставку лиц, переставших преследовать одну с ним цель».

Это высказывание может показаться странным, если мы вспомним отрывки из дневника Николая, процитированные выше. Кажется, что перед нами два человека: один предельно неуверенный в себе, другой — не сомневающийся в том, что каждое его слово, каждое решение — священно. Но на самом деле это вполне логично. Юноша, уверенный в том, что не способен выполнить ту работу, которая на него возложена, и панически боящийся совершить ошибку, находит утешение в мысли, что он просто не может совершать ошибок, не потому, что он умный и знающий (он прекрасно сознает, что не является таковым), а потому что ему покровительствует сила, которая бесконечно могущественнее и мудрее его. Нужно только слушать свой «внутренний голос», потому что это голос свыше. Современники вспоминали, что цесаревич Николай сетовал на то, что когда он станет царем, то «никогда не услышит правды». И вот теперь он нашел голос, который, как ему представлялось, никогда не будет лгать.

Но вернемся к эпизоду с тверским земством. Даже страстный идеолог самодержавия, учитель Александра III — Победоносцев, счел эти слова грубыми и поэтому глупыми. (Особенно Победоносцева разозлило выражение «бессмысленные мечтания».) А поскольку российский самодержец, также воспитанный Победоносцевым, глупостей произносить не мог, то речь эту Победоносцев (как и Мосолов) приписывает влиянию молодой жены — императрицы Александры Федоровны.

«Милая Аликс»