Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

А немного позже: «…нужно всегда склонять голову под ярмом; было бы преступлением дать вздохнуть один раз полной грудью. На этот раз все исходит от Императрицы, именно она хочет, чтобы мы все вечера проводили с детьми и их Двором, наконец, чтобы и днем мы носили туалеты и драгоценности, как если бы мы были в присутствии Императора и придворного общества, чтобы был «Дух Двора» — это ее собственное выражение». Александру пришлось оставить Царское Село и перебраться в Петербург. Они с женой, а также Константин и его жена, поселяются в Михайловском дворце — холодном, еще не просохшем, недостроенном и необжитом. На балах над полом поднимался белый туман, такой густой, что с трудом можно было разглядеть танцующих. «Помню, что всюду было очень сыро и что на подоконники клали свежеиспеченный хлеб, чтобы уменьшить сырость. Всем было очень скверно, и каждый сожалел о своем прежнем помещении, всюду слышались сожаления о старом Зимнем дворце, — пишет Николай Павлович, младший брат Александра, который позже сменит его на престоле. — Само собою разумеется, что все это говорилось шепотом и между собою, но детские уши часто умеют слышать то, чего им знать не следует, и слышат лучше, чем это предполагают. Я помню, что тогда говорили об отводе Зимнего дворца под казарму; это возмущало нас, детей, более всего на свете».

Но если для младших детей все это было просто приключением, то старшие жили в постоянной тревоге. Ежедневные многочасовые смотры на Царицыном лугу под наблюдением подозрительного, вспыльчивого и нетерпимого Павла, готового сурово наказать за любую ошибку, были настоящей пыткой.

Легенду о том, как Павел, рассердившись на лейб-гвардии Конный полк за нерасторопность на маневрах, скомандовал: «По церемониальному маршу… на поселение в Сибирь — шагом… марш!», относят к Гатчине, но и в Петербурге, уходя на смотр, никто не мог быть уверен, что вернется домой в том же чине, в котором уходил, и что вообще вернется.

Кроме того, Павел, так и не поверив до конца сыну, попытался разыграть ту же карту, что и Екатерина, — в Петербурге появляется 13-летний племянник Марии Федоровны Евгений Вюртембергский. Павел открыто благоволит ему и намекает, что именно Евгения он хотел бы видеть мужем своей дочери Екатерины, любимой сестры Александра, а впоследствии своим наследником. При этом Павел подписывает «Учреждение об императорской фамилии», в котором объявляет единственно законной передачу власти от отца к старшему сыну и вторично приводит Александра и Константина к присяге.

В этой обстановке любое дружеское участие ценилось на вес золота, но никому нельзя было доверять. Один из ближайших друзей Александра и Константина — князь Адам Чарторыйский — поляк, прибывший в Петербург в качества заложника. После подавления восстания Тадеуша Костюшко, которого поддерживал князь, Екатерина II приказала конфисковать владения Чарторыйских, но позже ее уговорили отказаться от этих планов, если молодые князья Адам и Константин приедут в Санкт-Петербург. Так-то великие князья и Чарторыйский познакомились и подружились.

Чарторыйский не мог не заметить очарования Елизаветы Алексеевны. Они виделись ежедневно, и скоро слухи прочно связали их имена. «Каждый день, казалось, влек за собой новые опасности, — вспоминала графиня Головина, — и я очень страдала из-за всего того, чему подвергалась великая княгиня. Помещаясь над ней, я видела, как она входила и выходила, так же, как и великого князя, постоянно приводившего к ужину князя Чарторыйского».

И вот, когда спустя шесть лет после свадьбы, 18 мая 1799 года, великая княжна родила дочь, злые языки стали называть Чарторыйского ее отцом. Малышку назвали Марией, в честь бабушки — Марии Федоровны. Варвара Голицына вспоминала: «Император, по-видимому, был очень доволен рождением внучки, о чем ему было доложено в ту самую минуту, когда курьер из армии как раз привез неприятельские знамена и известие о победе, одержанной Суворовым в Италии. Государю приятно было сопоставить оба эти случая, и он, шутя, объявил себя покровителем новорожденной, появление на свет которой никого не радует, потому что она не мальчик». Державин откликнулся на ее рождение такими стихами:

Опоясанна цветами,Сходит к нам с небес Весна,И младыми красотами

Улыбается она.Улыбнулась — и явилисьРозы и лилеи в свет,Благовонья оживились,

Возблистал на листьях мед,И по рощам разгласилось Хохотаньем эхо вновь; Радость, счастье водворилось: Нам родилася Любовь!