Судьба вампира

Многие наши дети со временем обретают семьи. Это естественный процесс, к которому я давно привык. Каждый из наших братьев знает, сколько бы души и веры он ни вложил в ребенка, он должен быть готов расстаться с ним. В любой момент. Да, это бывает печально. Бывает больно. Но ведь в этом и состоит смысл всей нашей работы.

У каждого ребенка должна быть семья.

– Святой отец, если я правильно понял, после этого вы больше не видели Анну? – наконец, в разговор вступил писатель.

– За все эти годы ни разу, – старик покачал головой, и Виктор почувствовал разочарование.

– Это значит, новые родители не посвятили ее в ее же прошлое. Так часто бывает. Новые родители хотят быть родными и единственными. Это вполне объяснимо. Ничего страшного в этом нет. Девушка живет в полном осознании того, что она дочь своей матери. Не нарушается гармония в семье. Ведь неожиданное известие, раскрывающее правду, может больно ударить по психике ребенка. Да что там ребенка, даже взрослого.

Поэтому мы настоятельно рекомендуем будущим родителям сохранять такую информацию в тайне.

А что касается Анны…

Ее мать умерла при родах, отец был неизвестен. Печальная история. И все-таки мне кажется, что вы чего-то недоговариваете. Почему вас интересует именно Анна? – настороженный взгляд глубоко посаженных карих глаз вцепился в незнакомцев, седые брови сошлись треугольником.

– У нее неординарная судьба.

– Это не ответ. У всех детей, которые воспитываются или когда-либо воспитывались в детских приютах, судьба неординарна. Уж поверьте мне.

– Вы сказали, ее мать умерла…

– Да, бедняжке не повезло. Роды проходили долго и мучительно. Она умерла одновременно с тем, как в этот мир ворвался первый крик ее ребенка.

Анна родилась слабой, после рождения ее сразу поместили в отделение интенсивной терапии, где она пролежала целый месяц. И только после этого я забрал ее из клиники.

Этот случай врезался мне в память, потому что я запомнил мать девочки. Елизавета Нойвель приходила к нам в храм за несколько дней до смерти.

– Елизавета Нойвель? – из-под капюшона на старика глянули два синих глаза.

– Да. Вам знакомо это имя?

Человек в черном плаще отвернулся от монаха.

– В мире слишком много совпадений, – выдохнул писатель, – Если бы я увидел ее фото, я бы сказал, знакома она мне или нет.

– Что ж, мне и самому было бы интересно, – монах открыл створку маленького шкафа и достал увесистый альбом, доверху набитый фотографиями. В ячейки прозрачных страниц вместо рассчитанных на то двух-трех снимков были вставлены по пять-десять фотографий. Он порылся где-то в середине альбома, уцепился за одну из них.

– Хоть мы и не имеем права раскрывать данные о биологических родителях наших детей… Но раз уж речь идет о давно умершей женщине, я думаю, здесь можно сделать исключение, – монах протянул карточку писателю.

– Вот. Это мать Анны Фабиански.

Виктор посмотрел на фотографию женщины, которую знал.

– Что с вами? – старик коснулся его плеча. – На вас лица нет…

– Ничего, – писатель замотал головой, держась за стену, капюшон съехал с его лба, обнажив невероятно худое болезненно-бледное лицо. – Ничего страшного, всего лишь легкое головокружение. Сейчас пройдет, – он поспешно натянул капюшон обратно и вернул фотографию святому отцу.

– Так вы знаете ее?

– Нет, – Виктор зарекся встречаться взглядом с настоятелем. – Не знаю.

– При всем желании поверить вам что-то заставляет меня сомневаться в честности ваших слов.

– Святой отец, – писатель вцепился в рукав монаха. – А об ее отце вы ничего не знаете? Если вы знали ее мать, значит, должны знать и отца?

Тэо посмотрел на фото.

Женщина лет тридцати, красивая и, судя по улыбке и мягким чертам лица, добрая, даже простоватая. Знакомое словосочетание вертелось на языке, определяющее первое впечатление от Елизаветы Нойвель. Не надо было обладать особой прозорливостью, чтобы сказать о ней «О, святая наивность!»

Дочь реднека, светловолосая золушка, она удивительным образом сочетала в себе неприсущие такой красоте простодушие и доброту.

Так казалось на первый взгляд.

Но Тэо понимал, что внешность бывает обманчива, поэтому допускал вероятнось ошибки в своих рассуждениях.

А что же так встревожило писателя? Это оставалось загадкой для орнана.

– Нет, – настоятеля пронзил холод, сковавший его руку в том месте, где ее с силой сжимал странный человек в капюшоне. С каждой секундой подозрительность в нем только росла. И единственное, что ему мешало позвать на помощь остальных монахов, так это отсутствие агрессии со стороны чужаков.

– Об отце малышки я не имею никакой информации. Знаю только, что Елизавета до последнего просила не искать его. Говорила, что он человек известный, и такая новость не пойдет на пользу его карьере.

Рожала она одна, никто не навещал ее в клинике. Я жалею, что не узнал тогда имени отца ребенка, – старик убрал руку писателя.

Тишина, наступившая в крохотной келье, казалось, уменьшила размеры комнатки почти до невозможных.

– Я скажу вам, почему мы интересуемся именно Анной Фабиански, – сказал писатель, по-прежнему избегая взгляда монаха.

– Да? Я весь во внимании.