Судьбе наперекор...

В банке, куда мы все вместе приехали на служебной «Волге» Чарова, нас на удивление легко пропустили в кабинет Тимошенко. Старательно избегая смотреть в мою сторону, он предложил нам присесть и вежливо поинтересовался, что нас к нему привело. Как мы договорились раньше, разговор вел Михаил, который не менее вежливо спросил, что банк собирается делать с акциями в свете недавно произошедших событий.

— Помилуйте! — недоуменно вскинув жиденькие бровки, фальшиво удивился Тимошенко.— Каких событий?! Конечно, безвременная кончина господина Кондратьева — это страшная трагедия для всех нас. Кто бы мог подумать, что у него такое слабое сердце? Но он ведь работал на износ, не жалея себя. Ах, это был такой прекрасный человек! Чуткий, отзывчивый! Широкой, щедрой души человек!

— Да-да,— грустно покивал головой Михаил.— Смерть всегда выбирает лучших. Это такая несправедливость. Но мы не будем злоупотреблять вашим вниманием и, с вашего позволения, вернемся к приведшей нас сюда проблеме. Так, что же банк собирается сделать с этими акциями?

— Ах, Михаил Владимирович, вы просите у меня невозможного,— с извиняющейся интонацией воскликнул Тимошенко и даже пухленькими ручонками всплеснул.— Подумайте сами, как же я могу разглашать такие сведения? Извините, но ответить я вам не смогу. Но как же приятно разговаривать с интеллигентным человеком! Ведь ваш отец, если я не ошибаюсь, артист Чаров, не так ли?

— Да, и мама тоже актриса.

— Я всегда считал, что происхождение и семейное воспитание — это самое главное в формировании ребенка,— убежденно сказал Тимошенко.— Согласитесь, что ваши родители могли дать вам в детстве гораздо больше, чем какие-нибудь свинарка и пастух, например.

При этих словах Солдатов уцепил меня под столом за руку и крепко сжал, поняв, что я, учитывая мое состояние, вполне могу, уж, если не вцепиться Тимошенко в горло, то высказаться по полной программе запросто. Я вырвала руку и очень заинтересованно спросила:

— А вы, господин Тимошенко, у нас, что же, голубых кровей? — и тут же с сомнением в голосе задумчиво сказала: — Хотя вряд ли... Есть среди моих друзей потомственные аристократы, но это стройные, подтянутые люди, а не такие туши. За нищее голодное детство отъедаетесь? — и я нахально уставилась на разъезжающуюся на его необъятном брюхе рубашку.— Смотрите не похудейте. А то будете трястись от страха и всю солидность растеряете.

— Меня глубоко трогает ваша забота о моем здоровье, но никаких оснований трястись от страха у меня нет,— глядя на меня с ненавистью, прошипел Тимошенко.— Потому что есть четкое указание продать акции «Доверию». Завтра же.

— Ну вот видишь, Миша, как все просто,— я повернулась к Чарову.— Грубо, цинично, но крайне эффективно и быстро. И никаких тебе реверансов и просьб об одолжении. Сам по собственной воле вылепил все, что нам надо,— и я лучезарно улыбнулась Тимошенко.

А он в ответ, устрашающе побагровев, только хватал ртом воздух.

— Ну что? — спросила я мужчин, когда мы уже возвращались на завод.— Заедем в «Якорь»?

— Зачем? — откликнулся с переднего сидения Чаров.— Где-где, а там никаких неожиданностей быть не должно.

— Ты что же думаешь, что парнишка свою голову за Наумова положить готов? Что-то ты слишком хорошего мнения об этих людях,— засомневалась я.

— Так куда ехать-то? — спросил водитель Чарова.

— На завод,— распорядился Михаил.

В уже ставшем для меня чуть ли не родным кабинете Солдатова я расслабленно уселась и сказала:

— Что бы вы ни говорили, а есть у меня предчувствие, что мальчонка этот, директор «Якоря», скинет-таки Самойлову акции и свинтит из Баратова подальше. Потому что деваться бедолаге некуда.

— Никогда! Наумов же ему за это башку отвернет,— возразил мне Семеныч.

— Если ему самому ее раньше не отвернут... Или не снесут... Что равноценно,— безразлично сказал Михаил.

— Нет, я твердо уверена, что до декабря с Наумовым ничего не случится,— возразила я.— А вот, когда он в права наследования вступит, то «Доверие» вежливо так попросит его продать акции. И, если он будет ерепениться, то попугают его, конечно, здорово, но не пришибут, потому что, если он, как я ему советовала, написал завещание в пользу государства, то в случае его смерти «Доверие» рискует остаться с носом — мало ли что нашей местной администрации в голову придет с этим заводом сделать. Так что за жизнь свою ему бояться нечего. А вот нам-то что теперь делать, а?

— А что мы можем сделать? — тут же поинтересовался Солдатов.— Ну, давай, предложи что-нибудь рациональное.

— Да нечего мне вам предложить,— развела я руками.— Сами знаете, «Доверие» действует в рамках закона, прицепиться нам не к чему. Будем ждать.

На следующий день «Доверие» действительно приобрело акции банка, а еще через два дня мне позвонили из регистрационного центра и сообщили, что Самойлов купил акции и у «Якоря».