Суер-Выер

Правда, еще издали было видно, что особых развлечений на этом острове не состоится. Прямо посредине его стояло какое-то сухое дерево, а вокруг сплошной камень.

— Это ничего, — говорил Суер. — Походит вокруг дерева, глядишь — и развлечется.

Ну, мы сошли на берег и открыли остров. А потом сели на камушке, а боцмана пустили ходить вокруг сухого дерева. И он начал ходить, а мы смотрели, как он ходит, и перемигивались.

— Неплохо ходит, холера!

— Медленно как-то. Вяло.

— Господин Чугайло! — кричал Пахомыч. — Да вы побыстрее ходите, а то не развлечетесь.

— Сам знаю, как хожу! — ревел боцман. — Развлекаюсь, как умею.

— Чепуха, — сказал лоцман Кацман. — Так он не развлечется никогда в жизни. Давайте потихоньку сядем в шлюпку и уплывем, вот тут он и развлечется.

И мы сели в шлюпку и отплыли на три кабельтова.

Боцман Чутайло вначале не заметил нашего маневра и ходил, тупо глядя в землю, а когда заметил — забегал вокруг дерева, то и дело падая на колени.

— Вы куда? — орал он. — Вы куда?

Ничего не мог он придумать, кроме этой моржовой фразы. Ясно куда: на «Лавра».

— Не покидайте меня, братцы, — орал Чугайло в пространство, а мы посмеивались и делали вид, что навеки уплываем.

— А что? — сказал Суер. — Может, и вправду оставить его на острове? Надоел ужасно. Ходит всюду, плюется и сморкается. Всего «Лавра Георгиевича» заплевал.

— Давайте оставим, — сказал Пахомыч.

Думали мы, думали и решили оставить боцмана на острове. Хрен с ним, пускай развлекается.

Глава одиннадцатая

Впередсмотрящий

Все плотнее и плотнее мадам Френкель закутывалась в свое одеяло, когда мы, наконец, вернулись на «Лавра».

У дверей ее каюты заприметили мы впередсмотрящего Ящикова. Он вздыхал, прислушиваясь к ее закутам и заворотам.

— Ну чего ты вздыхаешь? — грубовато спросил Суер, ласково похлопывая матроса по плечу.

— Беспокоюсь, сэр! Меня заботит, как мы будем впоследствии ее разворачивать.

Капитан невольно задумался, а впередсмотрящий громко крикнул:

— Мадам! Прекратите закутываться в свое одеяло! Хватит! Надоело!

За дверью каюты на миг все стихло.

— Только криком ее и можно остановить, — объяснил Ящиков. — Признаться, сэр, когда вы начинаете открывать свои острова, я сажусь здесь у ее каюты и кричу. Я кричу, а она заворачивается, я кричу, а она заворачивается.

— Да ладно тебе, — сказал капитан. — Чего уж ты так раскричался? Если понадобится, то мы ее не только раскутаем, но даже и развернем.

К сожалению Ящиков не послушался нашего капитана, и как только мы отплывали на острова, снова начинал кричать. И мы слышали порой с далеких берегов, как он кричит, а она заворачивается.

Глава двенадцатая

Самсон-Сеногной

Лоцман Кацман разрыдался однажды у мачты, на которой к празднику мы развесили кренделя.

— Жалко Чугайлу, — всхлипывал он. — Давайте вернемся, капитан. Заберем его на «Лавра».

А, наверно, уж с полгода прошло, как мы оставили боцмана на острове.

— Ладно, — сказал наш простосердечный капитан, — вот откушаем сейчас праздничного суфле и назад поплывем.

Ну, откушали мы суфле, поплыли назад.

Смотрим — Чугайло жив-здоров, бегает по острову вокруг сухого дерева. Бодро бегает, топает сапогом каблука.

— Неужто еще не развлекся? — удивился Суер.

А боцман, как увидел нашу шлюпку, стал камнями кидаться. Во многих он тогда попал.

Высадились мы на остров, связали боцмана, сели под дерево и рассуждаем, что же дальше делать? Забросает же камнями, ватрушка!

Сидим эдак, вдруг слышим Кацман кричит:

— Почки!

Лоцман кричит:

— Почки!

И пузырьки какие-то лопаются!

Батюшки-барашки! На ветвях-то сухого дерева появились настоящие растительные почки! И лопаются, а из них листочки выскакивают. Растительные!

— Боцман! — Суер кричит. — Откуда почки?

— Не знаю, — мычит боцман, мы-то ему в рот кляп засунули, чтоб не плевался. — Не знаю, — мычит.

Вынули мы кляп, а боцман все равно ничего не знает, только снова плеваться начал.

Засунули обратно кляп, и капитан спрашивает:

— Живете на острове, а про почки не знаете. Как же так?

— Они раньше не лопались, — через кляп мычит.

— Развиваются! — закричал Кацман. И мы увидели, что листочки позеленели, а из-под них цветы расцвели.

Бросили мы боцмана, кинулись цветы нюхать. Только нанюхались — цветы все опали.

— Что же теперь делать? — спрашиваем капитана. — Опали наши цветочки!

— Как чего делать! — строго заметил Суер. — Ждать появления плодов!

И плоды не заставили себя ждать. Вначале-то появились такие маленькие, зелененькие, похожие на собачью мордочку, а потом стали наливаться, наливаться. Лоцман цоп с ветки плодочек — и жрет!

Капитан хлопнул его по рукам:

— Незрелое!

— Я люблю незрелое! Люблю! — плакал лоцман и жадно, как лягушонок хватал плодочки.

Связали мы лоцмана и стали ждать, когда плоды созреют. И вот они созрели прямо на глазах.

— Неужели груши? — восхищался Пахомыч.

— Ранет бергамотный?! — мычал через кляп боцман.

Накидали мы целую шлюпку груш, развязали боцмана с лоцманом и отбыли на «Лавра».

Потом-то, уже на борту, мы долго размышляли, с чего это сухая груша столько вдруг всего наплодоносила.